Мне захотелось скорее смыть это с себя, и я долго стояла под душем, чувствуя, как вода барабанит мне по макушке и затекает в уши. Но ничто не могло унять мои мысли.
Потом я пошла к нему в кухню и решительно сказала, что мы едем ее искать. Глен посмотрел на меня отсутствующим взором и сказал:
– Джинни, я же оставил ее там четыре года назад.
Однако отказа я не принимала.
– Надо, Глен.
И вот мы садимся в машину и едем разыскивать Беллу. Я убеждаюсь, что никто не проследил, как мы вышли из дома, – впрочем, пресса и так уже на нашей улице не обитает. Я уже решила, что, случись нам встретить кого из соседей, мы скажем, что едем за покупками в «Блюуотер».
Движение на трассе напряженное, и мы молча следим за знаками, направляющими нас на М25.
Следуем мы тем маршрутом, что, по всей вероятности, в тот день проделал Глен от Винчестера к Саутгемптону и дальше. Едем теми загородными дорогами, по которым он вез Беллу в кузове своего фургона. Я даже представляю, как она радостно сидит там на полу с полными ручонками конфет, и отчаянно, всеми силами вцепляюсь в этот образ. Я понимаю, что на самом деле все было совсем не так, но я больше уже не могу об этом думать.
Глен за рулем сидит весь бледный и в испарине.
– Это дикая глупость, Джин, – говорит он, но я‑то знаю, что ему самому хочется вернуться в тот ужасный день. К тому, что произошло. И я помогаю ему это сделать, потому что мне просто нужна Белла.
Спустя пару часов после выезда из дома он роняет:
– Вот здесь.
Лично я не вижу здесь никаких отличий от десятков других рощиц, что мы проехали, однако Глен съезжает на обочину.
– Как ты можешь быть уверен? – недоумеваю.
– Оставил на ограждении пометку, – говорит он.
И верно: на стойке ограждения виднеется бледное пятно от машинного масла.
«То есть он предполагал вернуться», – думаю я, но тут же отталкиваю от себя эту мысль.
Глен съезжает подальше от шоссе, чтобы машину не могли заметить. В тот день, должно быть, он сделал точно так же. Потом мы некоторое время сидим в молчании. Я первая трогаюсь с места.
– Идем, – говорю я, и Глен отстегивает ремень.
Лицо его снова делается пустым и отрешенным, как тогда в прихожей. Он опять нисколько не похож на привычного Глена – но меня уже это не пугает. Он весь трясется, но я к нему даже не прикасаюсь. Когда мы выходим из машины, он ведет меня к крайнему дереву и показывает на землю:
– Здесь. Сюда я ее положил.
– Врешь, – резко говорю я, и он глядит пораженно. – Где она?! – вскрикиваю я, и мой голос, чуть не доходящий до визга, пугает нас обоих.
Тогда он проводит меня дальше в рощицу и останавливается. Вроде бы ничто не говорит о том, что кто-то был здесь до нас, но мне кажется, что на сей раз он говорит правду.