Иван тяжело опустился на переднее сиденье. Захлопнуть как следует дверцу ему не удалось. Таня перегнулась вправо и закрыла ее сама. Спиртной запах при этом ударил ей в нос так сильно, что она поневоле поморщилась. Ни с каким пьяным мужиком возиться бы не стала. Но юность канула в прошлое, а значит, не изменится уже никогда. И те, кто был дорог в юности, уже не сделаются безразличны.
Иван сидел, уронив голову на грудь. Искоса глядя на него, Таня видела не человека, а глыбу черного уныния.
Когда повернули на Сурикова, он сказал:
– Можно, у тебя переночую?
Это было ей понятно. Кто б хотел явиться в таком виде в родительский дом.
Она въехала во двор, заперла ворота, открыла перед Иваном дверцу машины, а когда он тяжело выбрался наружу, то и дверь дома.
– Посиди, я сейчас, – сказала Таня, когда вошли в большую комнату.
Она взбежала на второй этаж, приоткрыла дверь к Алику. Он спал. Телефон лежал на полу рядом с кроватью. Таня наклонилась, подняла телефон – разряжен. Чертов пацан. Далось же ему над ней издеваться!
Она поставила его телефон на зарядку и спустилась вниз. Иван сидел на стуле в той же позе, в которой она его оставила. Он был широкий, как камень, и вместе с тем казалось, что из него выкачали воздух. Хотя какой воздух в камне?
– Сейчас постелю тебе, – сказала Таня. – Пойдем.
Он ничего не ответил, не шелохнулся даже – смотрел в пол.
– Вань… – Она подошла, коснулась его плеча. – Вставай, я тебе помогу. Пойдем спать.
Он вздрогнул от ее прикосновения, поднял голову. Взгляд, к ее удивлению, был не мутный, тяжелый только. Но внимание, которое было главным в этом взгляде, когда Таня увидела его впервые, главным осталось и теперь, двадцать лет спустя.
– Что ты? – спросил Иван, и она поняла, что он заметил ее короткую улыбку.
– Так. Двадцать лет спустя…
Это прозвучало, может, невпопад, но Иван понял.
– Виконт де Бражелон практически, – хмыкнул он.
После этих его слов Таня уже не улыбнулась кривовато, а с облегчением рассмеялась. Все-таки приятно встретить друга лучших своих лет. Даже у борделя, даже избитого и пьяного. Да и не такой уж он пьяный, кажется.
– Пьяный, как сволочь, Тань. – Иван поморщился, словно расслышав ее мысли. – Можно, душ приму?
– Конечно. Я просто подумала, ты лечь хочешь поскорее.
– Ничего я не хочу, – сказал он с такой тоской, что ей стало не по себе.
Ей всегда становилось не по себе, когда она видела что-то, полностью выпадающее из ее понимания. Как может звучать такая тоска в голосе Ивана Гербольда, было ей непонятно именно что полностью, совершенно. Но что же – слишком далеко их разнесло за двадцать лет.