– Мы здесь тоже когда-то сидели, – сказала Таня, подходя к ним. – Елку перед Новым годом караулили.
– Зачем? – удивленно спросил один из мальчишек.
– Чтобы не украли. Мы ее тридцатого декабря обычно ставили, а елки тогда были дорогие, и спокойно могли бы ее до новогодней ночи отсюда упереть.
– Это когда такое было?
Другой мальчишка, рыжий, смешной, смотрел с недоверием. Видимо, прикидывал Танин возраст и размышлял, могла ли она жить при первобытно-общинном строе.
– Двадцать лет назад почти. Все по очереди дежурили, днем мамаши с колясками, ночами парочки с поцелуями.
А, вот где она последний раз видела Ванькину жену со свертком в коляске, возле новогодней елки! Надо будет при случае все-таки расспросить его, как семейство поживает.
И сама она сидела с Веней в этой беседке. Возвращались вечером… Откуда возвращались? Да, из Замоскворечья. Веня брал ее с собой в дом, где жили преподаватели Гнесинки, на первом этаже находился книжный магазин, покупателей почти не было, а жильцы заходили часто, поговорить, кофе выпить, стихи почитать. Стихи Таня понимала не очень, а разговоры про стихи понимала даже меньше, чем разговоры про политику. Но разве в разговорах было дело!
Здесь, в беседке, возвращаясь из Замоскворечья, сидели и в последний раз, не вдвоем уже…
Некстати пришло это воспоминание. Таня поморщилась и отогнала его. Физически отогнала, тряхнув головой.
– Я на концерт иду, – сказала она Алику. – А вы можете к нам домой пойти. Суп в холодильнике, разогрейте.
Изумление мелькнуло в его глазах. Показалось, он хочет что-то сказать… Но промолчал. Впрочем, Таня и без слов поняла: удивился, что она отдает дом в его полное распоряжение – сам делай что хочешь, друзей приводи.
«Не боишься?» – спросили его глаза.
Конечно, она боялась. Хорошо помнила, что делали ее дружки-приятели, собираясь компанией в Аликовы годы. Портвейн пробовали и дымили так, будто им за это платят.
Но, во-первых, если он курит, то пусть лучше дома, чем на улице, во-вторых, надо же придумать для него хоть что-нибудь привлекательное, а в-третьих, с виду вроде ничего эти его одноклассники, вряд ли портвейн пьют в одиннадцать лет.
Наверное, ему хочется позвать их к себе домой. Конечно, хочется. Без этого он вряд ли почувствует, что дом – его.
Дня три назад Таня за чем-то полезла в ящик дрессуара и увидела, что бархатный альбом с семейными фотографиями, которые собирала Евгения Вениаминовна, лежит иначе, чем всегда. Открыв его, она поняла, что фотографии кто-то рассматривал. Алик, больше некому. Не все ему безразлично, выходит.