Вот дружинники скрылись внутри. Воздух вокруг буквально раскалился от напряжения. А ведь это вдобавок уже и вечер был – небо подзатянуло тучами, за которые охотно спряталось солнце, еще пару часов назад беспощадно жарившее облаченных в кольчуги путников. Сумрак напоминал дружинникам, что они не дома, в родной хате, а посреди изувеченного войной города, обитатели которого не слишком дружелюбно относятся к не в меру живучим кремлевским «хомо».
«Ну, оно, может, и к лучшему – для дисциплины, опять же, полезней именно в напряжении быть, а не расслабляться прежде времени», – подумал десятник, выжидающе глядя на дверной проем.
– Свои! – послышался изнутри голос Олега.
Лай стал, кажется, еще громче… а потом, довольно резко, стих совсем. Выстрелов слышно не было; видно, дружинники оценили ситуацию и решили, что патроны тратить без надобности. Значит, все еще проще, чем Прокофий предполагал изначально.
Прошла минута, может, полторы, когда из дома наружу показался Олег. Он едва заметно кивнул своему командиру – мол, порядок, справились. Прокофий кивнул в ответ. На душе стало чуточку полегче.
Следом за дружинником вышел незнакомец с неказистым и, судя по виду, довольно старым мечом. Надо понимать, именно его вопли привлекли десятника. Незнакомец был немолодой и лохматый, с седыми волосами и седой же бородой. Одетый в какое-то потрепанное рубище, изорванные штаны и сапоги, которые казались едва ли не старше их хозяина, мужчина, тем не менее, статью и выправкой напоминал самих дружинников. Да и лицо его отчего-то показалось десятнику смутно знакомым.
«Но вот, хоть убей, не помню, где я мог его видеть!» – мелькнуло в темноволосой голове командира.
– Крысособаки там были, – доложил Олег. – Числом полдюжины. Мы когда вошли, две уже дохлые были, он, видать, постарался. Остальных порубили вместе.
– Хорошо, – кивнул десятник и, повернувшись, осведомился у незнакомца:
– Вы из чьих будете?
При этом командир угрюмо разглядывал мужчину исподлобья.
– Из чьих!.. – странно усмехнулся мужчина.
Десятнику показалось, что его глаза заблестели. Хотя, возможно, они слезились из-за пыли и ветра, а не от переизбытка чувств…
– Из наших, из кремлевских я, – с придыханием докончил незнакомец. – Казимир, отец Федота. Дружинник. Меня-то вы не помните, поди, еще мелкие были, но его-то должны!..
– Федота помню, – подумав, кивнул десятник. – Хороший товарищ… был.
– Почему был? – удивился Казимир.
– Потому что месяц, как в Зоне сгинул, – мрачно ответил Прокофий.
Десятник сомневался, стоит ли говорить об этом столь открыто, но потом решил, что Казимир, если он правда отец Федота, имеет право знать правду без прикрас.