Сестра растерянно повернулась к ней.
— Что?
Серена схватила ее за руку и потащила за колонну.
— Что значит «что»? Эта женщина считает, она тут первая и все пришли слушать только ее.
Кейт тихо рассмеялась:
— Серена, но она великая певица. У тебя на вечере поет одна из звезд мировой оперы.
— Ах вот оно что! Великая певица! — кипела Серена, сжимая ее руку. — Она старается задвинуть меня в угол. Я собиралась говорить пять минут. И кто теперь станет слушать меня после этой мисс Толстушки?
Губы Серены дрожали, глаза наполнились слезами. Но даже эти признаки глубокой обиды не произвели на Кейт никакого впечатления. Серена молча отвернулась от сестры.
— Ну, Венис у меня получит!
Кейт осмотрела зал и увидела, что старшая сестра спокойно сидит в кресле и слушает Марию.
— Серена в бешенстве, — прошептала Кейт, наклоняясь к Венис. — Может, лучше прервать выступление?
— И как я это сделаю? — спросила та, в страхе посмотрев на нее. — Я же не могу просто подойти к ней и сказать: «Хватит!»
Видя, что никто не проникся к ней сочувствием, Серена решила взять инициативу в свои руки. Пройдя мимо гостей, она бесцеремонно подошла к Марии Данте и, остановившись от нее в двух шагах, громко воскликнула:
— Восхитительно! — Ее глаза при этом были полны самой откровенной злости.
Освальд, непринужденно облокотившись на стойку, потягивал коктейль, но его безмятежность была прервана внезапной стычкой между любимой дочерью и любовницей. Он немедленно подошел к Серене и, взяв ее за локоть, прошептал:
— Она просто неподражаема, да, дорогая?
— Она мешает мне выступить! — ответила Серена. — Папа, прошу тебя! Сделай что-нибудь!
Освальд улыбнулся. С одной стороны, его радовало, что хотя бы так он заставил Серену почувствовать его власть, но ему не хотелось огорчать Марию и ставить себя в идиотское положение. К тому же ему искренне нравился ее голос и он не понимал, почему он должен лишиться удовольствия прослушать ее до конца.
— Ну пожалуйста, — шептала Серена, — пожалуйста.
Голос Марии достиг той предельной мощи, когда, казалось, заполнил собой все пространство и все сердца. В нем была удивительная проникновенность, как будто она обращалась к каждому из слушателей индивидуально, и в то же время его сила была способна покорить всех сразу. Мария пристально смотрела на Серену и, протягивая вперед руки, продолжала петь, заканчивая арию. Музыка звучала еще полминуты, а затем стало тихо.
Зал взорвался аплодисментами. Музыканты устало вытирали лбы платками, а Мария победоносно улыбалась. Серена стояла как каменная, и только улыбка, обнажавшая ее ослепительно белые ровные зубы, не сходила с ее губ.