— Хм, да, конечно, — бормотнул он, проскользнув мимо меня к машине. — Покой, отдых, поменьше волнений. — И испарился.
Вечером я ужинал в гостиничном кафе с Верноном и Фини. Оба подозревали, что я рассказал им про бомбу далеко не все, и целый вечер допрашивали, хотя прямо в сокрытии фактов не обвиняли.
После ужина я поднялся в свою новую комнату. Мики лежал с газетой на кровати.
— Пойди поешь, — сказал я. — Что наша детка?
— Встала. Как ты думаешь, у нее все шарики на месте?
— Она что-нибудь выкинула?
— Да нет. Просто в голову лезут мысли.
— Это от голода. Пойди перекуси.
— Слушаюсь, ваше детективное величество, — сказал он и ушел.
В соседней комнате было тихо. Я постоял у дверей, затем постучал.
— Войдите, — раздался голос миссис Херман.
Она сидела у кровати с пяльцами и вышивала на желтоватой тряпке каких-то ярких бабочек. Габриэла Леггет ссутулилась в качалке в другой стороне комнаты, хмуро разглядывая сжатые на коленях руки — сжатые так крепко, что побелели костяшки пальцев и расплющились подушечки. На ней был твидовый костюм, в котором ее похитили, уже очищенный от грязи, но все еще мятый. При моем появлении она даже не подняла головы. У миссис Херман от вымученной улыбки на щеках сдвинулись веснушки.
— Добрый вечер. — Я старался говорить повеселее. — Инвалидов, похоже, у нас поубавилось.
Габриэла не ответила, но сиделка тут же оживилась.
— И правда, — воскликнула она с наигранным воодушевлением. — Миссис Коллинсон, раз она встала с постели, больной уже не назовешь… даже немного жаль… хе-хе-хе… такой приятной пациентки у меня никогда не было… наши девушки, когда я стажировалась при клинике, часто говорили: чем приятнее пациентка, тем быстрее она уходит от нас, а всякие зануды живут… я хочу сказать, остаются на наших руках… чуть ли не до скончания века. Помню еще…
Я скорчил физиономию и показал головой на дверь. Слова застряли у нее в горле. Лицо покраснело, потом побледнело. Она бросила вышивку, поднялась и дурацки забормотала:
— Да, да, именно так. Мне надо проверить… ну вы знаете что… Извините, на несколько минут отлучусь.
Она быстро засеменила к двери, боком, словно боялась, что я подкрадусь и наподдам ей коленом.
Когда дверь закрылась, Габриэла подняла глаза и сказала:
— Он умер.
Она не спрашивала, а скорей утверждала, но по сути это был вопрос.
— Нет. — Я сел на стул миссис Херман и вытащил сигареты. — Жив.
— Не умрет? — Голос у нее был все еще хриплым от простуды.
— Врачи считают, выживет, — преувеличил я.
— Но останется… — Вопроса она не докончила. Ее хриплый голос показался мне довольно равнодушным.