Кажется, это называется синдромом навязчивой идеи.
Кажется, так.
- Я собираюсь вернуться к своим важным делам, Стайлз. Прямо сейчас.
- Да, я тоже, - Стилински думает о том, что ему предстоит вечерний приём таблеток, плюс сеанс морального разложения перед телевизором. И о том, что Хейл сбегает от него. Он успевает спросить: - Может быть, съездим сегодня в Мохаве?
- Нет. Что, чёрт возьми, именно в словах “я очень занят” тебе неясно?
***
- Спасибо, Дерек.
Сегодняшний закат особенно яркий. Каменные столбы и колючие деревья окрашены в кроваво-красный. Несколько невесомо скользящих по небу птиц приковывают взгляд, а их отдалённые крики достигают ушей почти случайно.
- Правда, спасибо. Мне этого не хватает.
Хейл молча затягивается сигаретой. Выдыхает.
- Ладно, если хочешь сегодня молчать и злиться - молчи и злись. Просто, знаешь, у меня голова болела, и меня тошнило целый день. А с тобой вся эта херня исчезла. Всегда исчезает.
Стайлз смотрит на двух птиц, которые опускаются немного ниже, словно купаются в мягком небе. Иногда кажется, что они касаются кончиками крыльев, кружа друг напротив друга.
Это красиво.
- С тобой - я здоров. Кажется.
Он хочет добавить что-то ещё, но только вздыхает и легко улыбается. Дерек и так всё услышал. Сердце не даст соврать, а оно бьётся ровно и спокойно.
Стайлзу спокойно.
Хейл молча затягивается сигаретой. Выдыхает. Не так уж он и зол.
***
“Я с ума сошёл, да? Наверное, да. В последний раз, когда мы виделись с Дереком, он молчал. Курил и молчал. Он даже почти не смотрел на меня, но мне кажется, что ему было приятно быть там. Возможно, он тоже ездит в Мохаве не из-за Мохаве. Или я точно сошёл с ума.
13.09.13”
Ежедневники ведут девчонки, а не Стайлз Стилински.
Блоги ведут смазливые педики, а не Стайлз Стилински.
Увековечить себя в словах стремятся зазнавшиеся гении, а не Стайлз Стилински.
Так Стайлз думает, пока в один вечер не открывает толстую тетрадь в клетку и не делает короткую запись, датируя её сегодняшним числом.
Тяжёлый жизненный период, депрессия, проблемы с нервами, трясущиеся руки, обеспокоенный взгляд отца, убитый смертью Эллисон МакКолл, воспоминания о самом страшном на тот момент жизненном этапе - полное погружение в собственное сознание без вариантов на возвращение. Всё это прессовало не хуже девятиэтажного дома.
Первая запись была очень глупой и трогательной одновременно.
“Кажется, я начинаю дневник”.
Он не думал о том, что кто-то будет читать это. По правде сказать, он не хотел, чтобы это кто-нибудь читал. Он не думал даже, что сам будет это перечитывать. Да он и не собирался. Он был уверен, что, как только заполнит последний лист, разорвёт тетрадь на части, утопит её, спалит - что угодно.