— Сказал он еще что-нибудь?
— По-моему, ничего. Я только слышала, как он погасил свет, и все.
— И вы ничего не слышали ночью?
— Нет. Я не проснулась до прихода горничной. Она принесла мне чай, закрыла дверь в комнату мужа, и я считала, что он спит. Ему всегда требовалось много сна… Было около десяти, когда я обо всем узнала. — Миссис Мандерсон опустила голову и молча ждала, когда ее отпустят.
— Миссис Мандерсон, — сказал следователь. — Вопрос, который я сейчас задам, не принимайте близко к сердцу, это моя обязанность… Правда ли, что в ваших отношениях с мужем в последнее время наросла отчужденность?
— Если это необходимо, я отвечу, — холодно произнесла миссис Мандерсон. — Да, в последние месяцы его отношение ко мне резко изменилось, помимо привычной скрытности я почувствовала и недоверчивость. Он избегал встреч со мной, и это его одиночество… Мне трудно все это объяснить… Я пыталась бороться, делала все, что позволяли мне понятия о человеческом достоинстве… Но он не говорил, что произошло, а я… я не могла его расспрашивать. Мне оставалось одно относиться к нему, как всегда, если он это позволит… Теперь я, видимо, никогда не узнаю, в чем было дело.
Миссис Мандерсон опустила вуаль, замерла, прямая и тихая.
Задал вопрос один из присяжных:
— Вы и ваш муж… Возможно, были у вас какие-то разногласия, резкие столкновения?
— Никогда. — Ответ прозвучал с сухой категоричностью и мог быть истолкован по-разному.
Следователь отпустил миссис Мандерсон, и она пошла к выходу. Зал проводил ее взглядами и тут же переключился на вызванного для показаний Мартина.
В эту минуту в дверях появился Трент. Он поклонился миссис Мандерсон, уступая дорогу. Но взгляд ее, предельная ее утомленность заставили Трента вернуться в холл.
— Проводите меня, мистер Трент, прошу вас, — едва слышно сказала миссис Мандерсон. Трент протянул руку, и она тяжело оперлась на нее.
Для Трента это был нелегкий путь. Все, что знал он один, все, о чем догадывался и подозревал, вихрем пронеслось в голове. Но прикосновение ее руки, жалость, которую он к ней испытывал, вынужденное его покровительство все это сбивало с толку.
В гостиной, сев на диван, она подняла вуаль, поблагодарила его, и в ее глазах была искренняя признательность. Ей гораздо лучше, сказала она, ей стыдно за себя, она думала, что сможет пройти через все это, но не предполагала, что зададут такие вопросы.
— Я рада, что вы не слышали меня, мистер Трент. Хотя, конечно, вы прочтете газетные отчеты… Меня выставили на обозрение… И все эти глаза… Спасибо вам.
Трент ушел, его рука все еще хранила прохладное прикосновение ее пальцев.