А может, вовсе не надо посылать сертификат Рикки?
Нет, случись что со мной… Пусть он останется у нее. Ведь Рикки и Пит – теперь вся моя семья. И я продолжил письмо:
Если нам не удастся встретиться в течение года, то знай, что со мной что-то случилось. Тогда позаботься о Пите, если сможешь его отыскать. После этого возьми маленький конверт, что внутри письма, и, не говоря никому ни слова, отнеси его в любое отделение Американского банка, а там обратись к кому-нибудь, кто занимается доверительной собственностью, и попроси вскрыть конверт.
Люблю, целую.
Дядя Дэнни
Я взял еще один лист и написал:
3 декабря 1970 г., Лос-Анджелес, Калифорния
Доверяю все свои наличные деньги и прочее имущество (опись акций «Горничная инкорпорейтед» с указанием номеров серий прилагается) на хранение Американскому банку для управления вышеуказанным имуществом в качестве опекуна Фредерики Вирджинии Джентри, а по достижении ею двадцати одного года утвердить ее в законных правах владения на него.
Подпись
Думаю, что яснее выразить свои намерения я вряд ли смог бы, учитывая, что написано было все на аптечном прилавке, а в ухо мне орал музыкальный автомат. Не должно быть и тени сомнения, что в случае, если со мной что-то стрясется, деньги и ценные бумаги достанутся Рикки и ни Майлзу, ни Белл не удастся их у нее отнять.
Но если все пройдет нормально, я попрошу Рикки вернуть конверт, когда мы встретимся. Я не стал делать передаточную подпись на обороте сертификата, где была типографским способом отпечатана форма: заявления было вполне достаточно.
Я вложил сертификат и заявление в маленький конверт, запечатал его и вместе с письмом Рикки засунул в большой конверт. Потом написал на нем адрес лагеря скаутов, приклеил марку и бросил в почтовый ящик рядом со входом в аптеку. Из надписи на ящике свидетельствовало, что корреспонденцию заберут минут через сорок; у меня словно гора с плеч свалилась, и я забрался в машину с легким сердцем… не потому, что сохранил свои сбережения, нет. Просто я решил свои самые важные проблемы.
Ну не то чтобы «решил» их, но, по крайней мере, больше не убегал от решения, не прятался в нору, изображая Рипа Ван Винкля,[6] не взирал на них через розовые очки.
Конечно же, я хотел увидеть двухтысячный год и увидел бы обязательно (пребывая в полной неподвижности)… Мне исполнилось бы шестьдесят, а я все еще оставался бы, наверно, молодым и свистел вслед проходящим красоткам. Никакой спешки…
Хотя совершить затяжной прыжок в следующее столетие не особенно приятно, тем более для нормального человека. Словно увидишь конец фильма, не зная, что же произошло в середине. Следующие тридцать лет мне оставалось бы лишь наслаждаться течением времени, загнанного в берега моего сна, и понял бы я это, только проснувшись в двухтысячном году.