– Хм, пожалуй.
– Несомненно так. Особенно если промежуток времени, проведенного в холодном сне, так велик, как в вашем случае. Все-таки тридцать лет.
– А тридцать лет – максимум?
– И да, и нет. Самый долгий период сна, с которым мы имели дело, – тридцать пять лет. Первый клиент на коммерческой основе был охлажден в декабре тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Но среди тех, кого я вернул к жизни, вы проспали дольше других. Теперь здесь есть клиенты, заключившие контракт на срок до ста пятидесяти лет. Но, честно говоря, вас не должны были принимать на такой долгий срок – тридцать лет: в те годы о гипотермии знали еще недостаточно. Они здорово рисковали, но вам повезло.
– В самом деле?
– В самом деле. Перевернитесь-ка на спину. – Он продолжил осмотр, потом добавил: – Но с теми знаниями, какими мы обладаем теперь, я взялся бы подготовить человека к прыжку через тысячелетие, если бы кто-нибудь взялся финансировать такое предприятие. Я бы с годик продержал его при температуре, в которой пребывали вы, потом обрушил бы на него минус двести в миллисекунду. Он бы выжил. Я уверен. Давайте-ка проверим ваши рефлексы.
Слово «обрушил» мне не очень понравилось. А доктор Альбрехт продолжал тем временем:
– Сядьте и положите ногу на ногу. Вряд ли вы столкнетесь с языковыми трудностями. Конечно, я следил за своей речью и говорил на языке тысяча девятьсот семидесятого года. Я весьма горжусь тем, что могу разговаривать с пробуждающимися пациентами на языке того года, когда они поступили к нам. Я прошел специальный курс обучения под гипнозом. Но вы полностью овладеете современным разговорным языком через неделю – тут все дело в дополнительном словарном запасе.
Я хотел было заметить ему, что по меньшей мере раза четыре он употребил слова, которых в 1970 году не знали или вкладывали в них совершенно противоположный смысл. Но потом решил, что это будет невежливо по отношению к нему.
– Вот пока и все, – наконец сказал он. – Да, кстати, вас хотела повидать миссис Шульц.
– Как?
– Разве вы с ней не знакомы? Она утверждала, что вы ее старинный друг.
– Шульц, – задумчиво повторил я. – Вероятно, я знавал когда-то нескольких женщин по фамилии Шульц, но единственная, кого могу вспомнить, – моя учительница в начальной школе. Впрочем, она вряд ли жива.
– Возможно, она тоже находилась в холодном сне. Получить ее записку сможете, когда захотите. Так, я могу вас выписывать. Но если вы человек смекалистый, то побудете здесь еще несколько дней, чтобы проникнуться духом новой для вас обстановки. А я загляну к вам потом. Ну, смываюсь, как говорили в ваше время. Вот и прислуга с завтраком.