Недовольно нахмурившись, он измерил его во второй раз… и в третий. Затем раздвинул халат и принялся оглядывать комнату в поисках чистого полотенца, чтобы положить его между своим ухом и грудью Жажа. Но не нашел. Пришлось воспользоваться собственным носовым платком.
Когда он наконец выпрямился, лицо его выражало огорчение.
— Все ясно!
— Что вам ясно?
— Долго она не протянет! Сердце вконец истрепанное. И вдобавок гипертрофированное, давление просто жуткое!..
— И сколько ей осталось?
— Это уже другой вопрос… Если бы речь шла о моей пациентке, я бы посоветовал ей полный покой, лучше всего за городом, и строжайшую диету.
— И, разумеется, никакого алкоголя!
— Алкоголь ни в коем случае! И абсолютно здоровый образ жизни!
— И вы бы ее спасли?
— Я этого не сказал! Скажем так, я бы продлил ей жизнь на год…
Внезапно Мегрэ и доктор настороженно замолчали, так как ощутили наступившую в комнате неестественную тишину. Оба уже успели привыкнуть к стонам Жажа!
Они разом обернулись в сторону кровати и увидели, что женщина приподнялась на локте и, тяжело дыша, сурово смотрит на них в упор.
Она все слышала, все поняла. И даже, похоже, нашла виновника своего столь болезненного состояния — маленького доктора.
— Вам лучше? — спросил тот, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Жажа с молчаливым презрением опустилась на кровать и закрыла глаза.
Доктор, не зная, понадобится ли он еще комиссару, начал не спеша укладывать инструменты в свой чемоданчик, должно быть ведя сам с собой беззвучную беседу, так как время от времени одобрительно кивал головой.
— Вы можете идти! — сказал Мегрэ, когда тот собрался. — Вроде бояться уже больше нечего?
— В ближайшее время, во всяком случае…
Когда доктор ушел, Мегрэ присел на стул, возле кровати, и набил трубку, так как от аптечного запаха, царившего в комнате, ему становилось дурно. Точно так же захотелось комиссару избавиться и от тазика с кровавой водой, — ею омывали рану, — не придумав ничего лучшего, он просто задвинул его под шкаф.
Движения комиссара были спокойными, но как бы через силу. Взгляд его лег наконец на лицо Жажа, еще более опухшее, нежели обычно. Возможно оттого, что редкие волосы, откинутые назад, открывали широкий выпуклый лоб с небольшим шрамом возле виска.
Слева от кровати стоял диван.
Жажа не спала. Мегрэ нисколько в том не сомневался. Слишком неровно она дышала, а опущенные ресницы нет-нет да подрагивали.
О чем думала Жажа в эти минуты? Она знала, что комиссар сидит рядом и смотрит на нее. Знала теперь, что организм ее ослаблен и ей недолго осталось жить.
О чем же она думала? Какие картины проносились за этим выпуклым лбом?