Кукушонок (Нолль) - страница 106

Я поздоровалась и протянула ему букет цветов; медсестра проверила скорость вливания капельницы и ушла искать вазу под цветы.

— Что ты натворил, Штеффен, — проговорила я.

Он туповато смотрел на меня, не узнавая. Потом до него дошло:

— А, это ты, Аня.

Неужто он совсем ничего не соображает? Я сделала еще одну попытку.

— У тебя что-нибудь болит? В голове гудит?

— Дело дрянь.

— Очень сочувствую. Как ты умудрился попасть в такую аварию? — начала я самым безобидным тоном.

— Это еще один допрос? Тебя подослали ко мне ищейки? Надо, чтоб я еще что-то подписал? Может, и ты хочешь взять у меня изо рта мазок ватным тампончиком? — напустился он на меня.

— Полиция вообще ничего не знает про мой визит, — сказала я, и мы оба замолчали.

Атмосфера воцарилась враждебная. К счастью, сиделка принесла безобразную вазу, и я на какое-то время была занята цветами. Мой букет из маргариток, турецких гвоздик и шпорника хотя и был чудесным, но я метала бисер перед свиньями, поскольку он не удостоил их даже взглядом.

Как только медсестра нас снова оставила, он зарычал на меня:

— Ну, давай же, колись! Чего тебе от меня надо?

Похоже, остатки мыслительных способностей у него сохранились. Я спросила, какие к нему применяют реанимационные меры, чем кормят и каковы здешние врачи, поболтала и о каких-то пустяках.

Он меня почти не слушал, а потом внезапно разразился плаксивыми жалобами:

— Мне подсунули какую-то непонятную бумажонку, из которой следует, будто Виктор не мой сын, и утверждают, что я на своей машине нарочно врезался в ограничительный барьер на дороге. Кроме того, они якобы обнаружили в нашей сверкающей чистотой кухне кровь под плитой и посудомойкой. Я не могу в это поверить. Биргит исчезла бесследно, и они наверняка думают, что это я ее убил.

Мне пришлось соврать, потому что до сих пор никто, к счастью, не знал, что я тоже заказывала тест на отцовство.

— Ребенок странным образом не от тебя и не от Гернота, это установила уголовная полиция. У тебя уже есть адвокат? — спросила я.

Штеффен попытался достать с ночного столика носовой платок, но не смог.

— Ты одна во всем виновата, змея ты подколодная! — Он высморкался в пододеяльник. — Уйди с глаз моих, пока я не свернул тебе шею! Глаза бы мои на тебя не глядели!

В гневе он хотел отвернуться от меня к стенке, но трубка, идущая к вене, ему не позволила.

Я вырвала свой букет из вазы, пролив при этом половину воды, и поспешила выбежать из палаты.

До парковки было минут пять ходьбы, в течение которых я пыталась привести в порядок свои мысли. Из головы у меня не выходили последние слова Штеффена: они однозначно содержали обвинение. Его память явно работает в некоторых направлениях, и он, выходит, очень хорошо помнит, что не кто иной, как я, посоветовала ему сделать этот роковой генетический тест.