Наступила пауза. Игнашка ждал, а я пару секунд раздумывал, стоит ли мне говорить ему, что…
Нет, об истинной цели и речи не может быть — оно и ему ни к чему, и мне спокойнее. Но надо ли прямо сейчас упоминать, что нужно выведать все мельчайшие подробности смерти царевича Дмитрия? Или это тоже лишнее? Потом-то да, никуда не денусь, а сразу?
Пожалуй, вначале лучше обойтись без конкретики.
— Ко мне на службу пойдешь? — осведомился я как бы между прочим. — В тот раз причины для отказа у тебя были, но теперь вроде как и рожей никого не напугаешь, и языки не нужны, и народ, с которым тебе говорить придется, куда как мельче.
— Неужто сам куда выехать надумал? — осведомился Игнашка.
— Надумал, — кивнул я и начал рассказывать, что посылает меня Борис Федорович собирать сведения о неизвестных православной церкви святых, подвижниках, мучениках, преподобных и прочих людях, отличившихся на этом поприще, ибо ничто не должно пропасть втуне на святой Руси.
Тут я не лгал. Именно этот вариант я предложил царю. Получалось что-то типа этнографической экспедиции.
Только в отличие от гайдаевского Шурика у меня были более ограниченные задачи — никаких тостов, шуток и прочего фольклора. Предстояло сосредоточиться исключительно на сказках, легендах, преданиях и былинах, то есть на житиях святых.
— Одна беда: не умею я «раскручивать» людей на воспоминания. Не дано оно мне. А отказаться от царского поручения — сам понимаешь. Ежели бы ты мне подсобил…
— Так-то оно можно… — неуверенно протянул Игнашка. — А надолго ли?
— Месяц, от силы два. — Я весело хлопнул его по плечу. — А условия такие — десять рублей в месяц, стол, одежа и прочее отдельно, само собой.
— По-царски платишь, — кивнул Игнашка, но тут же недоверчиво осведомился: — За такую деньгу и столь малая безделица? Неужто боле от меня ничего не занадобится? — И вопросительно уставился на меня.
— А как же, — не стал отрицать я. — Непременно занадобится.
Так, теперь можно и остальное, в смысле про царевича Дмитрия.
Но я представил дело так, будто хочу еще раз прояснить обстоятельства его смерти исключительно по собственной инициативе и только для того, чтобы впоследствии выдвинуть перед царем предложение канонизировать его как святого.
Однако если об этой затее раньше времени дознается «государево ухо», то бишь боярин Аптечного приказа Семен Никитич Годунов, мне придется весьма и весьма худо.
— А государь нас за оное не того? — осведомился Игнашка. — Слыхал я, будто он мальца сего и при жизни недолюбливал. Его и отпевать было запрещено в церкви, ибо он сам себя жизни порешил.