— Ну ежели не боле месяца… — неуверенно протянул он. — Возможешь управиться?
— Навряд ли. Пока туда, пока назад, да и там в первый же день с расспросами не кинешься — дело деликатное, политеса требует. — Я давно уже не стеснялся в употреблении непонятных для царя слов, а иногда специально замешивал из них кашу погуще — Годунов уважал ученость.
— Токмо возвернулся и сызнова, да еще эва насколь… — обиженно протянул Годунов.
Можно подумать, что поездка в Углич была моей собственной инициативой. Впрочем, напоминать не стоит, да оно и неважно.
Главное — убедить в нужности этого выезда.
— Здесь спешка может только все испортить, хотя я постараюсь. Опять же помимо того, что мне надо войти в доверие к самому самозванцу, тут ведь и с ксендзом надо сойтись. Возможно, чтоб он мне точно доверился, и диспут с ним затеять о верах, да не один, а там уж и возжелать окреститься на латинский лад. Мол, проникся, осознал, прочувствовал и все такое.
Борис Федорович насупился — то ли его не устраивали названные мною сроки, то ли не понравилась идея с крещением. Пришлось срочно вносить коррективы:
— О крещении речь завел лишь потому, что если они и согласятся, то производить все будут тайно — все-таки на Руси находятся. А раз тайно — значит, вдали от посторонних глаз и малым числом. То есть самое удобное время, чтоб этого самого ксендза полонить да тут же и удрать. Что до сроков, то, если повезет, может, и раньше месяца объявлюсь, — оставил я царю надежду. — Вот только…
— Серебрецо? — поспешил угадать Годунов. — Так о том ты и в мысли не бери, сколь скажешь, столь и выдадут.
— Иное, государь, — вздохнул я и выпалил: — Думал и так и эдак, как в доверие к нему войти. Я насчет твоего гнева. Почему вдруг ты, о котором идет слава по всей Европе как о мудром правителе, всемерно привечающем иноземцев, вдруг возложил на меня опалу? Да не простую, с удалением от царевича и изгнанием из своей страны, а куда суровее. Тут причина нужна. А если ее нет, то народец в его окружении непременно призадумается: «Уж не лазутчик ли он?»
Годунов молчал. Жаль. Честно говоря, я питал некоторую надежду, что единственно приемлемый выход назовет он сам.
Ну что ж, нет так нет, тогда придется открывать карты самому:
— Вот я и надумал, что надо мне уходить не в одиночку, а выкрасть из твоего острога хотя бы одного страдальца. Мол, его-то спас, но и самому теперь в Москве появляться после всего, что учинил, никак нельзя.
— Ради такого дела хошь десяток, — пожал плечами недоумевающий — неужто из-за такой ерунды заминка? — Борис Федорович.