Ожидая её у церкви, Танкреди воображал их знакомство. Какая фраза может быть подходящей для такой женщины? Он абсолютно ничего о ней не знал; он не мог определить ни её социальный статус, ни в каких школах она училась, ни её происхождение. Если она римлянка, то из какого района, где работает? Он знал только, что она отлично знает музыкальные ноты. Да, она пианистка или дирижёр, может, виолончелистка. Но он мало разбирался в музыке.
Они молча стояли на лестнице у церкви. Небо прояснялось. Словно совсем рядом, между зеленью и небом, радуга ознаменовала конец дождя. Танкреди посмотрел вокруг: этот особенный свет, они вдвоём спокойно стоят на лестнице. Ситуация становилась неловкой.
— Мы похожи на картину Магритта. Ты знаешь Магритта?
«Итальянец, — подумала София. — И смелый».
Танкреди улыбался. София внимательно разглядывала его. Стройное телосложение, хорошо проработанное тело. Высокий и мускулистый, фигура пропорциональная. Он мог оказаться кем угодно, даже преступником. Однако его улыбка каким-то образом внушала доверие; то есть, было в нём что-то, что позволяло почуять его глубокие страдания. Она покачала головой в ответ на свои собственные мысли. Кажется, она насмотрелась фильмов. Он ведь не более, чем незнакомец, который хочет завязать разговор. Или того хуже – просто вор, который хочет украсть у неё сумочку, отвлекая её своей внешностью. Неосознанно она прижала к себе сумку.
— Да, я знаю Магритта. Но не помню ни одной картины, на которой двое персонажей попусту тратят время.
Танкреди вновь улыбнулся.
— Помнишь картину с трубкой? Он знал очень много людей. А сверху было написано: «Ceci n'est pas une pipe...»
— Что значит: «Это не трубка». Я немного знаю французский.
— Не ставлю это под сомнение, — снова улыбнулся он. — Ты не дала мне закончить. Этой картиной он хотел сказать, что всё, что есть в мире, на самом деле не то, чем кажется. Трубка – это что-то большее, это не просто трубка; это проекция, это мужчина или женщина, которые раньше курили; или просто известная картина. Вот и мы... — Софии было трудно следить за ходом его мысли, но его улыбка и красота заставляли её чувствовать себя неловко, — в общем, мы не просто двое персонажей, которые попусту тратят время. Если бы нас рисовал Магритт, наверняка мы стали бы чем-то другим, мы были бы на одной из его картин в одной из огромного множества реальностей... Мы могли бы быть двумя любовниками из прошлого при дворе короля, или двумя людьми, гуляющими по Парижу или Нью-Йорку, или на лондонском газоне, или в большом театре; он представил бы нас героями какой угодно эпохи. Почему ты увидела в нас лишь потерю времени?