— …
— В школьном журнале я зарегистрирована по старому адресу, так что, естественно, Ханэкава-сан не знает.
Эй.
Это вообще законно?
— Люди в любой момент могут стать врагами, ни в коем случае нельзя кому-то давать знать место своего проживания.
— Врагами, говоришь...
Думаю, она драматизирует, хотя человеку, хранящему секрет, с которым нельзя ни с кем поделиться, наверное, такая бдительность вполне нормальна.
— Сендзёгахара. Твоя мама вступила в секту... это из-за тебя?
— Отвратный вопрос, — рассмеялась Сендзёгахара. — Да кто знает. Точно не я. Может быть.
Отвратный ответ.
Какой вопрос, такой ответ.
Одно лишь воспоминание этого вопроса ввергает меня в пучины самобичевания. Я не должен спрашивать такое, и Сендзёгахара имела полное право разругать меня всем своим богатым запасом злословия.
Семья, которая живёт вместе, не могла не заметить исчезновение веса дочери, тем более мать. Это не школа, где все сидят в стройных рядах раздельных парт. Если с вашей единственной любимой дочерью случится какая-то невообразимая странность, то вы, естественно, это заметите. А когда после каждодневных осмотров даже врачи опускают руки, то заглянув в своё сердце, вы бы вряд ли стали укорять её мать.
Хотя укорять можно и нужно.
Но уж не мне.
Не мне говорить, будто я всё знаю и понимаю.
В любом случае.
В любом случае, я у Сендзёгахары дома, в Тамикурасо, комнате двести один, сижу на дзабутоне и от нечего делать пялюсь на чай, налитый в чашку, стоящую на чайном столике.
От неё я ожидал что-то вроде: «на улице подождёшь», но она без раздумий пригласила меня к себе. Даже чаю налила. Я поражён.
— А теперь будем тебя мучить.
— Э-э?..
— Но нет. Располагайся.
— …
— Нет, всё-таки, наверное, помучить...
— «Располагайся» лучший выбор, и ничего больше! Не каждый может сам исправить свою ошибку, молодец, Сендзёгахара-сан!
Ну, примерно только вот такой разговор между нами и состоялся, а сейчас я в растерянности. Сидеть дома у едва знакомой девушки, как ни скажи, довольно неловко.
Так что я пялюсь на чай.
Сейчас Сендзёгахара принимает душ.
Омывает тело, очищает.
Ошино сказал промыть тело холодной водой и сменить одежду на чистую, необязательно новую, и вот.
Короче говоря, я проводил её. Ну, для удобства мы выехали от школы, в которой живёт Ошино, на моём велосипеде, и он к тому же надавал нам кучу разных предписаний вслед.
Я оглядел безыскусную комнату на шесть татами — не особо-то она и походит на жилище девушки-подростка — и откинулся к небольшому комоду, стоящему сзади...
Мне вспомнились недавние слова Ошино.