Олиона, получившая свободу, упала на пол, окунувшись руками в еще липкую грязь, но сразу же вскочила на ноги. Ситацепа от неожиданности остолбенела. Стоявшие сзади солдаты, быстрее всех придя в себя и выхватив топоры, бросились была на стрелков, но на их пути выросла могучая фигура с отражающим свет длинным мечом. Всего один размашистый удар потребовался скандинаву, чтобы мечи воинов разлетелись на куски, а их грудные клетки были наполовину вскрыты. Орагур подбежал к забрызганной кровью Олионе.
– Как ты, не ранена? – встревоженно спросил он.
Вместо ответа она выхватила у него из-за пояса кинжал.
Ситацепа, которую стрелы обминули стороной, придя в себя, бросилась было к лестнице, но путь ей был уже перекрыт. Перед лестницей, сжимая в руке сделанный из неведомого материала блестящий длинный нож, стояла забрызганная кровью олия, которую прекрасная ганпарка только что без жалости хотела принести в жертву и из черепа сделать заздравную чашу.
Олия сделала шаг вперед, ганпарка, наполненная ужасом, отодвинулась назад. Шаг за шагом Ситацепа отступала, пока не оказалась рядом с алтарем на краю площадки.
– Я не хотела для тебя ничего дурного, – испуганно заговорила ганпарка, холодея при виде сурово сжатого рта и пылающих местью глаз на окровавленном лице надвигающейся олии, – я все сделаю для тебя, буду твоей рабыней! Пощади! А-а-а!
Нога ее скользнула по потекам крови, и она, сорвавшись с площадки, полетела вниз, ударившись о следующую ступеньку головой и размозжив ее. Крик прервался. Уже бездыханным тело Ситацепы катилось вниз, ударяясь о каждую следующую ступеньку, ломая руки, ноги и все остальные кости, пока бесформенным мешком не упало далеко внизу у подножия пирамиды.
Олиона судорожно вздохнула, пылающий в глазах огонь погас, и она села прямо на пол. Орагур присел рядом с ней и обнял ее. Она обхватила его, прижалась, и судорожные рыдания сотрясли все ее тело. Сильнейшее нервное потрясение от пережитого ужаса понемногу уходило с этими слезами. Остальные стояли рядом, понимая, что надо дать ей прийти в себя. Скандинав протянул ей фляжку. Она глотнула и закашлялась.
– Что ты мне суешь? – спросила она, – сам пей эту гадость!
– Ну, значит, пришла в себя, – засмеялся скандинав, – но назвать гадостью превосходное гирсанское вино, остатками которого я тебя угостил – согласись, это верх неблагодарности! Здесь любой бы хотел оказаться на твоем месте. Вернее, не на твоем месте, а с этой фляжкой, – поправился он.
Олиона сквозь слезы улыбнулась, а с ней засмеялись и остальные. Напряжение спало. Можно было двигаться дальше.