Изба напоминала вокзал третьего класса, где столпился народ перед отходом поезда.
Протянувшись в углу, на лавке, спал тучный священник с женой и взрослой дочкой, очевидно, самый почтенный, а, может быть, и просто самый ранний из гостей. Рядом на лавках, на табуретах, на приступке у печки, даже на полу, сидя, полулежа, согнувшись калачиком, расположился разный люд, преимущественно купеческой складки. Кто-то, очевидно больной, поохивал на полатях, и трудно было понять, мужчина это или старая женщина.
Мы вымылись, закусили и поторопились занять места; где еще можно было прислониться к стене и задремать. Несмотря на спящих, много голосов говорило враз. Кто-то, может быть по адресу меня и фельдшера, распространялся о грехе пить молоко в пост. Кто-то старательно выяснял самый короткий путь на Понетаевку.
Я должен был несколько времени втянуться в эту обстановку, чтобы различить среди голосов один, журчащий покойно и ровно и явно что-то рассказывавший. Исходил он из-за большой печи, за выступом которой была, видимо, одна из самых уютных лавок.
Голос был мужской, он мягкий до женского оттенка, тот сладенький, «елейный» голос, которым говорят сбирающие на масло монахи, боголюбивые страннички лавочные сидельцы средних губерний из тех, что в будни умеют надуть всякого, обласкав и приветив, а по праздникам подтягивают ирмосы на клиросе.
Что он рассказывал, мне поначалу представлялось неясным, но это было, по-видимому, что-то ударяющее в мистический стиль легенды. Повесть шла о каком-то случае в Касимове, в доме некоего почтенного человека, которого рассказчик хорошо знал. Человек содержал обоз извозчиков и, между прочим, имел дело с одним мужиком, ходившим за десятского.
Однажды хозяин с ним повздорил и отказал ему. Десятский озлобился, «как дьявол», и, уходя, сказал, что хозяин его «попомнит». «И этак на него посмотрел». С той поры долгое время, как ночь, так у хозяина звонил дворовый звонок, протянутый через весь двор к его дому.
— Все это слышат, собаки бегут по двору, как бешеные, но — подойдут с фонарем к воротам, никого нет. Было так раз и десять раз, а потом этому и счет потеряли.
— Да дай послушать! — недовольно окрикнул чей-то грубоватый и уверенный голос мужиченку, все еще не кончившего с путем на Понетаевку, и следом бросил, очевидно, по адресу рассказчика благосклонное: