Странная это была лавочка. Крошечная и, по-видимому, скудная, обычно она стояла запертою, и увесистый заржавевший замок, похожий издали на огромного клопа, сидел на болте, замыкавшем дверной ставень. Никогда я не мог увидеть ее хозяина. Когда лавка была и отперта, в ней переминался с ноги на ногу сопатый мальчишка с стаканом грязного чая в руках, и что бы у него ни спрашивали, на все отвечал, что такой книги в лавочке "сейчас нет". Порыться на полках он не позволял и, утирая нос, разъяснял, что хозяина нет и долго не будет, а потому все равно о цене договориться будет не с кем. Это повторялось так часто и было так странно, что у меня, не совсем по этой части неопытного, уже мелькала мысль, не существует ли эта лавочка так называемою у антикваров "темною" торговлей, которая процветала в старину и могла еще быть в те годы. "Темный торговец" былой поры имел дело с захожим покупателем только для прилику и отвода глаз, главною же его деятельностью было удовлетворение "своего", постоянного покупателя, которому он, по его заказу, доставал "темную" книгу из тех, что не выдаются в библиотеках. Купят у него на полтинник в продолжение дня или не купят — для него было безразлично, потому что на стороне добывались им хорошие деньги, а приспешники его, раздобывающие для него нужный материал, хорошо знали, в какой час и в каком трактире его можно увидеть.
На этот раз дело обстояло иначе. Лавочка была освещена, двери раскрыты, и у входа стояла фигура как бы всматривающегося в лицо человека с выцветшею узкою бородкой, как у митрополита Исидора, которую духовные именуют святительской. Когда я почти поравнялся с лавочкой, стоявший у дверей человек слегка отскочил в сторону, явно уступая мне дорогу в свой чулан, и, слегка дотронувшись рукою до теплой меховой шапки с козырьком, но ничуть не приподняв ее, произнес:
— Пожалуйте-с! — таким положительным и уверенным тоном, как будто бы не договорил:
— Я вас давно поджидаю.
Жестяная лампочка с жестяным же потускневшим и засаленным рефлектором освещала узенькую лавку и спуск в подвальное помещение, сплошь усеянное книгами. Свет ее падал на лицо моего нового знакомца, маленькое, высохшее, землисто-бурого цвета, с глубоко запавшими глазами, с выражением не то беспокойной подозрительности, не то затаенного любопытства. Сам он мал ростом и сух, и вся фигура его и лицо из тех странных фигур и лиц, по которым совершенно не определить лет. Может быть, сорок, а может быть, и все шестьдесят! Какие-то странные и неприятные черные пятна легли на ввалившиеся щеки, точно в поры кожи засела и не отмывается земля. Седые усы подстрижены и торчат острою щетиной, и от них и от взмаха тонких бровей лицо получает какое-то выжидательное выражение насторожившейся рыси. Пальто на дешевом меху, с слегка облезающим воротом, тесно облегло эту маленькую фигурку, точно с картины Франчески Гойи, и издали, не видя седой бороды и лица, его можно принять за подростка…