Он долго не отворял на мой звонок, отворил, искусственно зевая, и пояснил, что успел уже заснуть. Но в голосе чувствовалась не вялость дремоты, а дрожь волнения. "Позабыл папиросы", — пояснил и я, в свою очередь не совсем искренне.
Через пять минут я уехал опять. Только теперь были заперты не только все ящики, но и кабинет, и комната пред кабинетом. Мой извозчик обогнал маленького подростка с костылем. Острые глаза уродца пытливо уставились на меня.
Не скрою, я был бы рад сойти с пролетки и надрать ему уши.
Мишутка был, конечно, очень удивлен, когда наутро получил чистую отставку и заявление, что любознательность — хорошая черта, но не всякий на моем месте сдержится и не отхлещет его по щекам в подобном случае. Бедный, он совсем успокоился за ночь!
А к старику мне удалось сходить только дня через два. Ему, следовательно, все было известно. Ни смущения, ни волнения я не заметил в нем. Проклятые выпуклые очки, делающие совершенно каменное лицо!
Но он едва ли ждал меня в этот день. По крайней мере, тогда он, вероятно, позаботился бы убрать письмо с хорошо знакомою мне печатью, лежавшее у него на столе адресом книзу. При моем входе он взял его и опустил за пазуху. Я поймал на себе его косой, внимательный взгляд. "Видел ли?" — спросил он себя и ответил себе: "Видел".
Старик был малоразговорчив и как бы пасмурен. Он выжидал и следил, прикрываясь обычной мистической беседой. И для него, конечно, было неожиданностью, когда я вдруг остановил его и сказал:
— Оставим это, и скажите лучше, какой смысл вам следить за мною и писать мне письма?
Он не вздрогнул, не изменился, но и не повернул ко мне лица.
— Я слежу за вами? Пишу вам письма?
— Да, вот одно из тех, какое вы сейчас заготовили и спрятали и которое я получу сегодня или завтра?
— Вы ошибаетесь. Это письмо не к вам, а ко мне, — спокойно ответил он.
— Зачем подсылать хромоногого мальчишку, входить в сделку с моим слугой, выслеживать мои входы и выходы!.. Мне это надоело, — возвысил я голос, — это действует мне на нервы.
— Вам потом будет самим смешно на это обвинение, — с тем же самообладанием сказал он. — Все это меня совсем не касается. Письмо это от моего "учителя". За паренька я не отвечаю. Письма вы получали и до знакомства со мною… Не я пришел к вам, а вы пришли ко мне, я только исполнял чужую волю…
— Покажите мне только адрес этого письма. Если оно писано не на мое имя, я поверю вам во всем.
— Письмо писано не на вас, но я вам не покажу его. Надо побеждать праздную пытливость… А беспокоить вас собою я больше не буду. И простите, я должен запирать лавочку…