В первый раз, правда, она возмутилась, заметив, что не хочет заниматься порочными вещами.
– Ты знаешь, что такое порок? – тогда поинтересовался безликий.
– Конечно. Это то, что вы мне предлагаете: раздеваться и стоять перед незнакомцем в маске, – уверенно ответила она.
Он ничего не сказал, только губы чуть дрогнули в снисходительной улыбке, словно Ольга была маленькой неразумной девочкой, и предложил ей либо принять условия, либо уходить. Уходить она не стала.
Ей пришлось согласиться ради того, чтобы вернуть мужа. Но потом… посетив темпл один раз, другой, третий, она почувствовала, что тихие доверительные разговоры с безликим стали неотъемлемой частью жизни. А затем поняла, что не может долгое время обходиться без звука его дыхания – тяжелого дыхания возбужденного мужчины, – когда он стоит позади нее и гладит ее кончиками пальцев по лицу, обводит губы, скользит по беззащитному горлу. В такие моменты в животе Ольги сворачивался тугой узел, жаркие волны толчками разливались по телу, пока она сидела и боялась пошевелиться под прикосновениями безликого.
Руки у него были мягкие и пахли розовым маслом, в отличие от рук Виттора, сухих и шершавых, насквозь пропахших сигарным дымом. Но Виттор был обычным мужчиной, простым и полным недостатков, а безликий казался Ольге неземным существом, слишком совершенным, чтобы являться человеком. Аромат роз настолько прочно вошел в ее сознание вместе с его образом, что она давно уже приказала садовнику вырвать все кусты этих цветов, посаженные вокруг особняка. Боялась, что выдаст себя, когда летний ветерок принесет в дом плотный сладкий запах, и она невольно замрет, дрожа и кусая губы, вспоминая полумрак молельни и мужчину без лица.
Вот в чем была разница между супружеским долгом, который Ольга исправно выполняла именно как долг, и тем, что происходило в укромной комнате под землей: Виттор ласкал ее, чтобы подготовить для себя, безликий – для темнейшего, оставаясь лишь посредником и всячески подчеркивая это. Всегда отводил ее руки, не позволяя прикасаться к себе, и запрещал поворачиваться лицом, держась только за спиной.
Она и сама замечала, что в молельне ощущается еще чье-то присутствие, некто третий смотрит на них, стоящих на коленях в полумраке, но уже не могла сдержаться, откидывала голову, выгибалась и стонала, пока безликий гладил ее плечи, уверенными мощными движениями обводил каждую грудь, забираясь ладонями под кружева. Наверно, именно понимание, что они не одни, так подстегивало ее, обычно равнодушную к плотским утехам.
Не выдерживая долгой пытки, Ольга спускала бретели с плеч и оттягивала вниз чашечки белья, накрывала руками ладони безликого, побуждая его сильнее стиснуть между пальцами ее напряженные изнывающие без его поцелуев соски. Он сбрасывал ее руки и вроде как сердился, напоминая, что нельзя, но сам горячо и прерывисто дышал над ее ухом, и тогда Ольга улыбалась, крепче прижимаясь лопатками к его груди и откидывая голову.