Она согнулась, раздавленная признанием, и покачала головой.
– Я ненавижу тебя, – сказала тихо, – как же я тебя ненавижу…
Он пожал плечами.
– Это все, что я мог для тебя сделать, маленькая волчица. В следующий раз хорошо подумай, прежде чем просить меня покатать тебя.
От его спокойного голоса Северине стало жутко. Димитрий говорил так, будто еще и облагодетельствовал ее своим поступком, только вот она почему-то не ощущала себя счастливой. Кар только подъехал к воротам ее особняка, а она уже выпрыгнула и помчалась, наплевав на растоптанную гордость и прижимая сумку к груди. Пусть смеется, пусть считает маленькой и глупой, лишь бы подальше от него, лишь бы не вспоминать, как он целовал ее через боль, ненависть и обиду.
Пусть он уезжает, даже не подозревая, на что способна влюбленная женщина, которую использовали и растоптали.
Побережье Цирховии, примерно 350 км от столицы. Двадцать шесть лет со дня затмения
– Мама! Мама!
Пронзительный детский вопль разлетелся по погруженному в сон особняку. Все окна и двери в помещении были открыты, длинные светлые занавеси слегка покачивались от невесомого ветерка. Стояла душная летняя ночь, неподалеку от дома лениво шелестел волнами мировой океан. Где-то в темноте пели цикады, еще одна перезревшая слива со смачным звуком шлепнулась на расположенный в саду под деревом стол.
И снова:
– Мама! Мама!
Эльза открыла глаза – будто вынырнула из тяжелого вязкого болота, в котором тонула. Ночная рубашка прилипла к груди, подушка и простыни увлажнились от пота. Больше всего сейчас хотелось в дарданийские горы, занырнуть поглубже в рыхлый снег, который не сходит с вершин даже в августе. Говорят, монахи в нем купаются вместо того, чтобы принимать привычные обывателям ванны, вот и она бы так смогла. Подумать только, прожила уже не один год на побережье, а все никак не отвыкнет от того, что здесь жара ощущается иначе, чем в столице.
Отделавшись от липких пальцев постепенно сходящего сна, Эльза повела носом, чтобы определить, нет ли посторонних в доме, но запахи оставались привычными. Кажется, ее малышке снова приснился кошмар. Раздались всхлипывания.
Рядом зашевелился муж, и Эльза коснулась его рукой:
– Я сама к ней схожу. Спи.
Поднявшись с кровати, она решила не накидывать халатик и в одной тонкой ночной сорочке вышла в коридор, прекрасно ориентируясь в темноте со своим волчьим зрением. Комната дочери находилась совсем рядом, их даже связывал общий балкон, проходивший за окнами и опоясывающий особняк со всех четырех сторон. Девочка сидела на кровати, крепко стискивала руками коленки и дрожала всем телом, сбитые простыни валялись в ногах. Увидев в дверях мать, она с облегчением потянулась к той.