Доктор Лангфельдт, не шевельнув бровью, сделал скупой жест и сказал:
– Прошу в мой кабинет.
Кабинет доктора Лангфельдта был необычайно просторным. Тяжелые книжные полки, пестрящие всевозможными обложками, закрывали стены. Никаких украшений – ни картин, ни фотографий. Единственным художественным изображением в кабинете был детский рисунок на двери. Головоногое существо, нарисованное зелеными и синими мелками. Обычно так людей рисуют трехлетние дети. Сразу от лица – с глазами, носом и ртом – тянулись руки и ноги. Толковать рисунок можно было двояко: или что у головоногих нет туловища, или что голова и есть их туловище.
Доктор Лангфельдт подошел к своему столу, почти полностью заваленному кипами бумаг. Он убрал со стула для посетителей старый телефон и снова сделал приглашающий жест. Комиссар истолковал его как предложение сесть.
Доктор посмотрел на него, словно в чем-то сомневаясь; лицо у него было тяжелое и морщинистое. В чертах сквозило что-то безжизненное, словно Лангфельдт страдал параличом лица.
– Спасибо, что уделили мне время, – начал Йона. – Сегодня праздник, и…
– Я знаю, о чем вы хотите спросить, – перебил доктор. – Вам нужна информация о Лидии Эверс, моей пациентке.
Йона открыл было рот, но доктор вскинул руку, не давая ему заговорить.
– Полагаю, вы слышали о врачебной тайне и неразглашении информации о болезни, – продолжал Лангфельдт, – и…
– Я знаю законы, – перебил его комиссар. – Если расследуемое преступление предполагает наказание в два и более года тюремного заключения…
– Да-да-да, – пробормотал Лангфельдт.
Взгляд врача не был ускользающим – он был безжизненным.
– Конечно, я могу вызвать вас на допрос, – мягко заметил комиссар. – В эту самую минуту прокурор готовит требование о заключении Лидии Эверс под стражу. Тогда, конечно, появится и распоряжение насчет истории болезни.
Доктор Лангфельдт побарабанил кончиками пальцев друг о друга и облизал губы.
– Прекрасно, – сказал он. – Я только хочу… – Он помолчал. – Я только хочу гарантий.
– Гарантий?
Лангфельдт кивнул.
– Я хочу, чтобы мое имя не упоминалось.
Йона встретился с ним глазами и понял, что этого безжизненного человека на самом деле переполняет страх.
– Этого я не могу обещать, – жестко сказал он.
– Но я прошу вас?
– Я упрямый, – объяснил Йона.
Доктор откинулся на спинку стула. Углы рта дернулись. За все время, что комиссар сидел перед Лангфельдтом, это был единственный признак того, что доктор нервничает или вообще жив.
– Так что вы хотите знать? – спросил Лангфельдт.
Йона наклонился вперед и сказал:
– Все. Я хочу знать все.