– Скорее всего, орудие убийства – скальпель, – сухо сказал Вернер.
Йона что-то буркнул, достал телефон и позвонил в следственный изолятор Крунуберга.
Ему неразборчиво ответил сонный мужской голос.
– Это Йона Линна, – быстро назвался комиссар. – Скажите, Эвелин Эк еще у вас?
– Чего?
Йона сердито повторил:
– Эвелин Эк еще в тюрьме?
– Это вам надо у караульного спросить, – недовольно ответил голос.
– Приведите его, пожалуйста.
– Минуту, – сказали на том конце и положили трубку на стол.
Йона услышал шаги дежурного и скрип двери. Кто-то с кем-то переговаривается, что-то гремит. Комиссар взглянул на часы. Он в больнице уже десять минут.
Йона подошел к лестнице и стал спускаться к главному входу, прижимая телефон к уху.
– Ян Перссон, – сказал приветливый голос.
– Йона Линна, Государственная уголовная полиция. Хочу услышать, как там Эвелин Эк, – коротко потребовал комиссар.
– Эвелин Э-эк, – вопросительно протянул Перссон. – Эвелин Эк, ага. Мы ее отпустили. Это было нелегко, она отказывалась уходить, хотела остаться в тюрьме.
– Вы потеряли ее из виду?
– Нет, нет, здесь был прокурор, она сейчас в…
Йона услышал, как Ян Перссон листает каталог.
– Она сейчас в одной из наших охраняемых квартир.
– Хорошо, – сказал комиссар. – Поставьте у ее двери нескольких полицейских. Слышите?
– Мы не дураки, – обиделся Перссон.
Йона попрощался и вышел к Карлосу, сидевшему на стуле с ноутбуком на коленях. Какая-то женщина, стоя рядом с ним, указывала на что-то на экране.
Омар из узла связи повторял по рации кодовое слово “эхо”. Им пользовались участвующие в следствии кинологи. Йона предположил, что на данный момент они проследили почти все машины – безрезультатно.
Йона помахал Карлосу, но тот не отрывался от экрана. Комиссар бросил свои попытки и вышел в одну из нешироких стеклянных дверей. На улице было темно и холодно. Роллатор стоял на пустой автобусной остановке. Йона огляделся. Не обращая внимания на людей, глазевших на работу полиции, на синие проблески, нервные передвижения полицейских, на вспышки фотоаппаратов, он сосредоточился на парковке, на темных фасадах и пространстве между строениями больничного комплекса.
Комиссар пошел – сначала медленно, потом быстрее, подлез под трепыхающейся пластиковой лентой, огораживавшей место преступления, протолкался сквозь толпу любопытных и бросил взгляд на Северное кладбище. Спустился к дорожке возле церкви Сольны, прошел вдоль забора, пытаясь рассмотреть что-нибудь между черных силуэтов деревьев и камней. Сеть более или менее освещенных дорожек растянулась на шестьдесят гектаров: рощи памяти, посадки, крематорий и тридцать тысяч могил.