Август Мартынович перебрал в памяти все, что сделано в Марково. Коммерсант Черепахин, возивший вместо лекарств товары, бежал. На основании того, что он спекулировал товарами, все его имущество национализировано в пользу бедного населения. Другим коммерсантам стоимость товаров будет частично выплачена. Для школы найдено новое помещение и начат ремонт.
Совет принял постановление об установлении нового курса на иностранные деньги. Берзин на память помнил формулировку:
«Так как курс денег, исходящий от всемирных капиталистов является тормозом социализма, то таковой уничтожить».
— Я предлагаю, — Чекмарев повысил голос и оттек Берзина от размышлений, — все долги, числящиеся до свержения Колчака, уничтожить!
— Верно! Из долгов не выходили! — встретило собрание слова Чекмарева.
Август Мартынович снова задумался. Он проверял, все ли самое важное, самое неотложное сделано в Марково. Утверждены доступные для всех расценки на товары. Все марковцы впервые сыты, и, кажется, никто не обижен несправедливо. На лице Берзина промелькнула улыбка. Он вспомнил о том, что Совет положил жалование священнику в пятьсот рублей, а псаломщикам по двести пятьдесят ввиду того, что у них нет дохода.
Тут Берзин уступил марковцам. Сразу веру в бога не уничтожишь. Вот только плохо, что маленькое жалованье определено наблюдателю метеорологической станции. Правда, у Совета мало денег. Надо, чтобы, ревком помог марковцам средствами. Август Мартынович хотел сделать пометку в своем блокноте, но вспомнил, что об этом записано в наказе делегату, которого марковцы избрали от себя в состав ревкома. Он сейчас болеет и приедет в Ново-Мариинск позднее. С ним же на пост будет доставлена и вся пушнина. Марковны горячо одобрили намерение ревкома закупить продовольствие в Америке.
— Сегодня мы отправили продовольствие в Еропол, — снова привлек внимание Берзина голос Чекмарева. — Помочь братьям-трудящимся — наш пролетарский долг.
— Сами голодали! Знаем! — послышались в ответ одобрительные крики. — У нас сейчас сытно!
— Сегодня к нам приехали из Пенжино, — сообщил Чекмарев, когда шум немного улегся. — Они просят муки пудов сто!
— Сто-о-о?! — прокатилось по собранию. Цифра всем показалась гигантской. — А сами-то с чем останемся? Дяде отдай, а сам слезы глотай!
— У них есть свои коммерсанты! Пусть возьмут у них товары, как мы!
— Не давать! Сами с голоду околеем!
— Дать! У нас хватит! А ежели мало, то и пояс можно потуже затянуть.
Люди повскакивали с мест, заспорили, задрипали. Федор Дьячков, надрываясь, требовал тишины, но его не слушали.