— Тихо, не плачь! — зашептал он, едва шевеля губами. — Как бы не услышали, пусть они уйдут. Я тебя возьму к себе. Никто тебя не хватится… Молчи, не плачь…
Но ребенок не умолк, заплакал еще громче… Один из полицейских пошел обратно к дубу. Бияз снова приник к земле.
«Молчи, молчи!» — мысленно повторял он.
Полицейский остановился перед неподвижной грудой тел, и короткий огонек обрубил детский плач. У Бияза перехватило дыхание. Глаза его наполнились слезами. Как безумный он побежал через луг. Сердце горело в груди. Кто это сделал? Люди? Может быть, ему померещилось? Он ужасался тому, что и он человек.
…Бияз вошел в дом. Дверь спальни скрипнула и перед ним, как одинокий подснежник, предстала белая рубашка его сына.
— Тятя!
— Уйди, убью! — прошипел Бияз и, ужаснувшись сказанному, зажал себе рот. «Скорей в горницу… надо опередить полицейских… иначе убьют меня, сына, всех нас убьют!» — мелькало в его помраченном сознании. Вошел в горницу, нащупал под лавкой топорище. Владо открыл глаза, увидел блеск стали…
Вешняя заря, разливаясь половодьем, посеребрила улицы, крыши и дворы пробуждающегося села.
*
Бияз спал безмятежным сном. Растянувшись на полу возле очага он проспал беспробудно несколько часов. Солнечный луч, проскользнув через окно в кухню, заиграл на его морщинистом лбу. Бияз открыл глаза и потянулся. На крыльце его встретил чистый весенний день. Он взглянул на небо, высокое и ясное. Светит ласковое и доброе солнышко… Он почувствовал свое ничтожество перед природой, какую-то тяжесть на душе… и вдруг вспомнил все, что произошло ночью, сердце его пронзила нестерпимая боль. Он повалился на землю. Пусть ударит молния и испепелит его… Пусть придут товарищи Владо и покончат с ним. Он сдавил горло в тщетной попытке задушить себя… Медленно поднялся на ноги… Его потянуло на улицу. Он должен с кем: то поделиться давившим его бременем. С кем? Только с Вагрилой, она будет молчать…
Он распахнул калитку двора Караколювцев и, пошатываясь как пьяный, пошел по двору, не обращая внимания на кидающуюся на него собаку.
— Пошла прочь! — прикрикнула на нее Вагрила.
Бияз улыбнулся, обрадовавшись, что застал ее дома.
— Чему ты улыбаешься, Трифон? — недоумевающе спросила она, очень уж странной показалась ей эта улыбка.
— Бог в помощь! — приветствовал он Петкана, словно только ради этого и пришел.
— Садись! — сказала Вагрила, показывая на низенькую табуретку.
Здороваются, даже усаживают. Неужто не замечают, что он уже не тот. А может, не говорить, что он сделал ночью.
— В порядок его приводишь? — обратился он к Петкану, обмазывавшему глиной плетневую стену сарая.