— Видел его как-то, — неохотно ответил Митю, вспомнив как арестовали Стояна Влаева.
— Так вот, сказывал он, что у них в участке набирают полицейских. Можешь поступить на службу.
Митю приподнял брови и бросил какой-то робкий взгляд на трактирщика.
— В полицейские?
— Ну да.
Митю недоверчиво покачал головой и снова уставился на стол.
— Как хочешь, твое дело, — продолжал Портной. — Служить — это хорошо, не то что надрываться в поле, потеть не придется. Подумай, парень. Я тебе добра желаю. Ведь не о работе, о службе говорю. Неужто худо живут те, кто на государственной службе находятся?
Слова Портного взбудоражили мысли Митю, смутили его душу. Он встал, собираясь уходить. В это время в корчму вошел Влади.
— Чего изволите? — повернулся к нему Портной.
— Пачку крепких! — сказал Влади и, заплатив за пачку сигарет, нагнал у дверей уходящего Митю. — Погоди, тебя-то мне и нужно!
Лицо у Влади горело возбуждением, глаза блестели. Митю вышел с ним на крыльцо.
— Пойдешь со мной в Здравковец? — спросил Влади.
— Когда?
— Сейчас.
— Сейчас не могу. В другой раз, пожалуйста.
Влади молча отвернулся и быстро пошел прочь.
— Знаешь, что я тебе скажу, Иван, — обернулся в дверях дед Цоню.
Иван Портной, прибиравший со столов посуду в опустевшей корчме, вопросительно поглядел на старика.
— Я на своем веку столько вина выпил и толк в нем понимаю. Худо то, что ты враз решил разбогатеть. Правда, бывает такое с иными людьми, но тебе ли меряться с ними…
Иван Портной весь напрягся, сжал кулаки.
— Чего это ты? — спросил он.
— О том моя речь, что не следовало бы тебе так вино крестить, так водой его разбавлять, — пояснил дед Цоню и вышел.
*
«Подстерегает беда человека, и не ведает он, когда она навалится на него!» — подумала Вагрила за ужином и вздрогнула, насторожившись: — Почему это пришло ей в голову?»
Правда, она переживала за Влади, но не он, а Герган был ее главной заботой, за него она волновалась больше всего. «Уж не согрешила я в чем, и ты, господи, упрекаешь меня?» — встревожилась Вагрила, замерев с непрожеванным куском хлеба во рту.
В кухне было необычно тихо. Бабушке Габювице неможилось и она рано улеглась спать. Не с кем было сцепиться Караколювцу. Он посидел, посидел и тоже лег.
Вагрила убрала посуду со стола, смела крошки и вышла во двор. Подошел пес и стал ластиться к ней. На кровли домов и деревья проливался серебристый свет месяца. Еще в девичестве любила Вагрила такие тихие лунные ночи. «Сколько воды утекло, постарела я», — подумала она и пошла наверх по скрипучей дощатой лестнице. Петкан спал с открытым ртом, словно заглатывал серебристую полутьму. Перекрестившись на икону, Вагрила осторожно перебралась через мужа. Поворочавшись немного, она уснула.