— Значит, поражение не отбило у Шаушаттара охоту мешаться в ханаанские дела? Будет испытывать моё терпение — пойду в Каркемиш! Много ли у нас раненых и убитых, Дхаути?
— Немного, твоё величество. Есть воины, которых погубила собственная глупость. Город уже объят пламенем, стены рушатся, погнавшийся за красивой ханаанеянкой ничего вокруг себя не видит. Пепи доложил мне, что только в одном обрушившемся доме погибло сорок воинов.
— Это плохо! Неужели вернулись времена Мегиддо? Скажи им, Дхаути, что каждый получит по сто ударов палками, если не подчинится приказу военачальника и не бросит грабёж. Сокровища должны поступать в казну Великого Дома! Кто хочет урвать себе больший кусок, пусть подавится им!
— Пепи пришлось убить одного воина, который не подчинился ему, да ещё бросился на него с мечом. Я был неподалёку и слышал — этот воин обвинял Пепи в том, что он, неджес, достиг богатства и власти и теперь готов сожрать тех, с кем сидел у одного костра. Это были очень дерзкие речи.
— Плохо! Если воины осмеливаются высказывать такое военачальникам… Но Пепи не следовало убивать эту собаку, нужно было, чтобы её забили палками на виду у всего войска. Если это повторится ещё раз, Пепи сам получит пятьдесят ударов.
— Будет исполнено, твоё величество.
К вечеру от великолепия Кидши, некогда окружённого зубчатыми стенами и высокими башнями, не осталось и следа. Половина его жителей погибла, пытаясь защитить свои дома, другие были угнаны в плен, на месте былой крепости пылал огромный костёр. Но Дхаути был прав — в пламени погибли и многие воины Кемет, которые набросились на город, как изголодавшиеся псы. Это неприятно напомнило Тутмосу времена Мегиддо, и он приказал сурово наказать воинов, осмелившихся нарушить распоряжения военачальников. Пепи удостоился похвалы за храбрость и упрёк в поспешной горячности, за которую в следующий раз должна была расплатиться его собственная начальническая спина, и простоватый военачальник был очень доволен, что ему удалось так легко отделаться. Повстречавшись вечером с Рамери, которого он теперь с полным правом называл по имени, как равного — сам Пепи был теперь военачальником, а бывший раб отпущен на свободу и удостоен царской милости, — Пепи излил ему за чашей вина тревоги и радости своего сердца, радуясь тому, что отыскал молчаливого и хотя бы с виду внимательного слушателя.
— Послушай, Рамери, боги одарили тебя большим умом, и ты мне скажешь, прав я или не прав! Обвинять меня в том, что я не знатного рода! Да мой дед был жрецом в храме Мут, и не моя вина, что мой отец разорился и не мог приносить его Ка даже скромных поминальных жертв! Я всё своё богатство добыл своими руками в битвах с презренными ханаанеями… — Пепи спохватился и прикусил язык, — в битвах с врагами Кемет, оно мне досталось не просто так, за каждый круг серебра было заплачено каплей крови! Им покоя не даёт, что его величество возвысил меня и сделал человеком наградного золота, а ведь не будь меня, узнал бы воссоединившийся с Осирисом Себек-хотеп о том, что его величество заперт в ущелье?