Лео не думал, что он принципиально и выгодно отличается от других мужчин, просто он не ориентировался на беспочвенные надежды. Естественно, и он летал на крыльях фантастической птицы, он увековечил свой архитектурный перл на бумаге, его блистательное творение состояло из исполненных тушью чертежей и папок с расчетами; лишь в воображении он расположил свое здание на местности и отстроил его. В действительности это было невозможно, время выплюнуло предложение Лео, как вишневую косточку. Он свое творческое горение воплотил, свои возможности проверил и этим удовлетворился. Жизнь рано научила его мыслить трезво: не стремись хватать с неба звезды, постарайся прожить без больших провалов. Разумеется, и его уголки рта были облагорожены резкими складками горечи. Однако жаловаться он не смел, да и не хотел.
И он бы мог с какой угодно основательностью роптать на собственную судьбу, ругать и проклинать время, приспособление к которому потребовало от него серьезных усилий. Но ведь он остался в живых — что может быть выше этого? Его неудачи и затруднения укладывались в терпимых пределах, никто не подводил его под монастырь. Может, лишь горстка людей проживает свою жизнь, дыша полной грудью, и с детства до самой старости неуклонно шагает от одного успеха к другому.
Точно так же совершенно ничтожное количество людей умирает без мук, падает на ходу.
Видимо, со временем защитная маска Лео стала его подлинным лицом. Иначе было невозможно. И все же полностью он ничем не был обойден. Давно угасшая Эрика все еще освещала своим светом Лео. Поздней осенью пятидесятого года в короткий миг встречи с Эрикой он был искренен; те недолгие часы, которые в памяти сжались до мига, не содержали никакой фальши. Разве каждый бывает осчастливен подобным чистым порывом? Если бы у них тогда хватило времени на более продолжительные разговоры, может, это был бы единственный раз, когда Лео раскрыл бы свою душу, — настолько они без остатка принадлежали друг другу. Мгновение такого просветления уже никогда не повторялось.
Впоследствии Эрика могла бы с улыбкой выслушать его, но поверить Лео она бы уже не смогла.
Искренние мгновения? Что мешает ему сейчас быть искренним? Почему он не скажет этим трем любезным сестрам, своим новоявленным родственницам, так трогательно заботящимся о нем, — смотри-ка, Сильви уже вешает гамак, чтобы барин отдохнул, — вы действуете на меня угнетающе, почему-то ваше присутствие вызывает ненужные воспоминания. Лучше я уеду. Сестры оскорбились бы. Мы что, вели себя нетактично? Или задели самолюбие? Лео вынужден будет признаться: отнюдь нет. В чем же дело? Лео не смог бы объяснить. Вообще женщины уверены, что если мужчина здоров, если его холят и создают ему уют, то нет причин испытывать беспокойство.