Глупая откровенность девушки зазвучала в его мыслях предостережением. На горячую голову не следовало предпринимать ничего существенного. Там, в полуразвалившемся сарае, он представлял Эрику своей женой, другого будущего он для них и не предполагал, навечно вместе, любовь до гроба и все такое прочее. Потом, когда он бесприютным серым утром широким шагом направлялся к станции и снова и снова в ушах его звучало признание Эрики, упоение улеглось и он подумал: какое странное происшествие! В то утро он уже отдалялся от Эрики с устрашающей быстротой и сам сгорал от стыда. «Неужели я подлец?» — вполголоса спрашивал он себя у придорожных столбов. Он еще чувствовал тепло Эрики, но уже вступил на путь предательства. Сжав в кармане кулаки, прибавил шагу. Увидел перед собой счастливую Эрику, бежавшую домой; она неслась через пни и канавы, глаза как фонари. Она верила Лео и не представляла, что он натянул на глаза кепку, потухшим взглядом смотрит в бледное небо и почти поддался пораженческому настроению.
На булыжной площади за железнодорожной станцией Лео уселся на коновязь, закурил и попытался освободиться от гнетущего состояния. Что, если вернуться назад? Может, у них с Эрикой осталось недосказанным самое существенное? Может, они должны вместе пройти через чистилище, освободиться от недостойных мыслей и погасить далекие страшные воспоминания, чтобы достичь божественной гармонии, которая продолжалась бы вечно. Почему так быстро улетучилось чувство общности? Какое право имеют картины прошлого заглушать его? Ладно, Эрика видела их с Вильмутом на том проклятом, заросшем кустами пастбище возле большого камня. Всесильная любовь должна выжечь это воспоминание, обратить в пепел. Эрика видела его с Вильмутом и их винтовки. Что в этом особенного? Редко кто в сорок первом году ходил в лесу без оружия. И не только в сорок первом, но и в последующие годы ходили с оружием в руках или в кармане и с пальцем на спусковом крючке.
Разве это вина Лео, что грозные события связали его со школьными товарищами в один узел, их будто сбросили в незнакомую реку, и течением прибило всех к болотистому берегу, где они увязли. Единственное желание: ощутить под ногами твердую почву. Однако тверди этой больше не существовало. Все колыхалось. Людей растаскивали то туда, то сюда, один рассуждал так, другой эдак. Ничего не разобрать было в гомоне. Вначале казалось, что следует напрямик устремиться вперед, впоследствии Лео уже и не знал, по чьему совету поступать, так, чтобы оставаться порядочным патриотом и честным эстонцем.