Если я не гожусь для ремонта, то могу что-нибудь строить, стоял на своем Лео. Ему доставляло удовольствие сломать женское сопротивление, и он объяснял им, что у него просто руки чешутся по работе: лучший отдых — это работа, которой не имеешь возможности заниматься повседневно.
Сестры утихомирились — пусть будет так, как он хочет, — и разрешили залить бетоном дорожку. Чтобы в осенние дожди можно было пройти к колодцу.
Лео забил колышки и натянул между ними веревки, заточив лопату, принялся выкапывать дерн с будущей дорожки.
Если ему удастся в последнюю отпускную неделю налечь на тяжелую работу, окрепнут мускулы, загорит спина, да и здесь останется после него полезный след. К тому же развеются ненужные мысли, для них просто не будет времени. Вечерами он забывался бы глубоким сном и не блуждал бы в дебрях минувшего.
До второго завтрака Лео удалось отвлечься от мыслей: он копал так, что тело покрылось испариной, установил боковые доски для заливки дорожки, отнивелировал их и поставил поперечины между будущими бетонными плитами.
Управившись с работой настолько, что можно было браться за приготовление раствора для заливки бетона, Лео смешал с цементом гравий и песок, и тут ему в голову влетело слово, которое начало там перекатываться, будто булыжник в железном ящике: наполнитель.
Он никак не мог отвести свои мысли от тех дум, которые отрывали его от простых, ясных и будничных действий. Увы, человек способен управлять своими движениями, контролировать поведение, но обуздать мысли он порой не в состоянии. Какие-то засевшие в голове картины и жизненные связи стремятся быть кичливо независимыми, берут верх над человеком, просто издеваются: спасу нет, нас приходится терпеть.
То, что семейную жизнь Вильмута и Эрики прорезали трещины и пропасти, поразило Лео. Услышав от Вильмута подобные намеки, он был обескуражен, его состояние не подчинялось никакой логике. Боже упаси, почему чужие кризисы и раздоры должны изводить его душу? Пусть сами улаживают свои отношения! Осознав, что Эрика и Вильмут несчастны, Лео должен был бы порадоваться, хотя бы подсознательно; Эрика не забыла меня, не один я страдаю. Время посмеялось над любовью Лео и Эрики, отняло у них возможность быть вместе; наверное, это и было главной причиной, почему у нее не складывалась совместная жизнь с Вильмутом. Лео долго не мог объяснить себе, почему его терзали чужие размолвки. На первых порах он ловил себя на желании пробрать Вильмута, как школьника, за дурное поведение, он должен был принудить друга и школьного товарища, с которым они волею судьбы были скованы общей цепью, уважать и любить Эрику. Принудить любить и уважать? Глупость, даже подумать стыдно. Дурацкий воспитательный порыв вскоре прошел; он благоразумно сумел удержать язык за зубами, и Вильмут, скорее всего, даже не заметил, что его семейные дела запали в душу Лео. По старой привычке Вильмут верил, что с Лео можно быть откровенным; к тому же он нуждался в собеседнике, что же в этом странного или неловкого? Во все времена семейные раздоры словно грязью измазывали людям жизнь, и жалобы оставались единственным средством, позволявшим чувствовать себя чуточку чище.