Утром Ганс исполнял свои повседневные обязанности, осматривал оборонительные сооружения, давал указания и так далее. С Бремигом он встретился за обедом и холодно реагировал на стремление выглядеть донельзя довольным прошедшей ночью, которое окрашивало все речи его заместителя.
— А теперь расскажи о себе, — сказал Бремиг, — ты выбрал какую-то странную.
— Выглядит она не особенно, но оказалась великолепной, — солгал Ганс.
Вечером никаких признаков близкого сражения не наблюдалось, поэтому Ганс вышел на улицу.
— Куда ты? — окликнул его Бремиг.
— Решил заглянуть в «Красную птицу».
— Как, опять? Два вечера подряд? Черт возьми, как ты изменился — ведь вчера мне пришлось тащить тебя туда! Хочешь, пойдем вместе?
— Не особенно.
— Ответ не очень дружеский. — Бремиг присоединился к нему. — Знаешь что, давай сегодня обменяемся. Ты возьмешь венецианку, а я твою…
— Нет! — категорически отрезал Ганс.
Бремиг с насмешливым удивлением взглянул на него, и дальше они шли молча.
Когда они вошли в клуб, венецианка поигрывала с усиками какого-то лейтенанта. Лейтенант, несмотря на все удовольствие, покорно поднялся при виде Бремига и стал искать другую партнершу. Ганс подсел к Терезе, казавшейся почему-то раздраженной его появлением.
— Не скажешь мне «добрый вечер»? — спросил Ганс.
— Почему ты оставил деньги?
Ганс засмущался. Сказал, что не собирался оставлять их, так как находился тогда в восторженном состоянии. У него вовсе не было намерения портить такой прекрасный вечер чем-то, могущим быть истолкованным как низменное.
Тереза неприятно рассмеялась.
— Я не думала об атмосфере вечера. Думала, что не дала тебе ничего, заслуживающего платы.
— Ты дала мне больше, чем думаешь.
— Чего доброго еще скажешь, что влюбился в меня. Ганс откашлялся и сказал:
— Возможно.
Тереза изумленно поглядела на него, попыталась рассмеяться снова, но погрузилась в мучительное молчание.
— Я рад, что ты не смеешься, — сказал Ганс, стараясь выглядеть беспечно, потому что Бремиг глядел на него с улыбкой.
— Больше я смеяться не могу, — ответила Тереза.
— Почему?
— Ничего больше не нахожу забавным. А потом я не личность.
Ганс пришел в раздражение.
— Почему ты все время твердишь это?
— У меня есть тому причины. И я знаю все о любви солдат.
Бармен подошел к столу принять заказы.
— Бутылку… — начал было Ганс.
— Нет. Ничего не надо, — сказала Тереза. — Я неважно себя чувствую. Пожалуй, пойду домой.
— Можно, провожу тебя? — спросил Ганс.
— Если хочешь. Запретить тебе не могу.
— Ничего? — зловещим тоном переспросил бармен.
— Ничего, — ответила Тереза, бесстрашно глядя ему в лицо.