– Не поняла, ты в своём уме старый? Как это они определят, сколько ему жить?
– Да! Они! Духи ждут, когда дед Борька придёт. Ещё три дня ждут. Потом всё. Я когда малый был, как Колька, тоже сильно хворать. Мой дед ходил к духам, потом отец ходил, потом духи меня отпустили. Тогда я стал шаман и духи слушать меня и не забирать. Если Колька потом стать шаман, как дед Борька, долга-долга жить будет, сколько хочет. А нет! Опять будет умирать. Как?
– Не знаю. – Поражённая таким мистическим бредом постояльца, Анька разрывалась между страхом перед ужасным откровением и беззаветной любовью к сыну.
– Тогда нет! – Сказал дедок и присел на свой топчан.
– Да! Делай, делай, чёрт нерусский, жизнь, она потом всё покажет!
– Хорошо. Я уходить в ваш тайга-лес на два день, искать лекарство. Колька не трогай, доктор не зови.
За два дня у сыновьей постели она деда изждалась. Время тянулось густым киселём. Мальчишка был всё также неподвижен, и Анька среди ночи то и дело подбегала к нему: «Не помер ли?»
Ни свет, ни заря Анька проснулась, выскочила из хрупкой полудрёмы, услышав шаркающие шаги постояльца во дворе. Дед вернулся сильно измотанный, уставший в грязном промокшем халате. Сказал прямо с порога:
– Не все лекарства есть. Плохо. Однако буду лечить. Ставь все кастрюля с вода греть. Пусть вода сильно кипеть. Потом. Два курица живой принеси. Чёрная и белая. Потом. Ты на три дня из дома уходить и не входить. Будет крик, шум, – не входить. И смотри, никто в дом не пускать.
Анька не перечила, вопросов не задавала. Поставила воду, схватила кошелёк и побежала по людям покупать курицу. Белую купила сразу, а вот чёрную обыскалась. Отдала за чёрную несушку почти все деньги. Ночевать договорилась у соседки в доме напротив.
Три дня и три ночи в окнах дома горел тусклый свет, грохот, крик, дикие песни и стук бубна разносились по всей улице. Кто-то даже вызвал милицию. Явился, как всегда, Гришка Пятаков и хотел сразу в дом пройти. Еле Анька его удержала неистовой своей материнской мольбой. Гришка отступил, он парень был не вредный, только потребовал уточнить, когда, мол, это безобразие закончится, что гражданам не позволяет нормально на работу высыпаться? И получив заверения, что завтра к утру обязательно, ушёл восвояси.
Наутро четвёртого дня, Анька стояла в своём дворике, ни жива, ни мертва от волнения и страха. Старенькая дверь открылась со скрипом и дед Борька, голый по пояс, измазанный кровью, тихо проговорил:
– Иди. Колька здоров. Кушать дай ему и мне. Дом помыть нада. Всё хорошо.
Анька влетела в дом и обомлела от неожиданности. Коленька сидел на кровати и живой здоровый улыбался. Был он совершенно гол, а на теле виднелись не стёртые до конца, валявшейся тут же мокрой тряпицей, непонятные знаки нарисованные кровью.