Первым делом он потребовал учредить предприятие «Драхма» и отдать туда часть коммерческих схем и финансовых активов. Значительную часть. Я согласился. Того, что оставалось, мне вполне хватало для обеспеченного образа жизни и лечения дочери. Но новые идеологические установки меня крайне удивили и взволновали. Евразийство, политико-культурный, как он выразился, культ Тенгри, для более успешного управления сознанием и волей избирателей, новая концепция кастового устройства российского общества, как ответ на евроатлантизм. Название новой фирмы, «Дхарма», Геренст истолковал как поддержание справедливости и баланса в мире. Я, как лидер партии теперь был обязан прививать партийцам новые политические взгляды, рассказывать о великой объединяющей силе татаро-монгольских завоевателей, ставить задачи по просвещению молодежи в этом духе. Признаюсь, Михаил Иванович, у меня не было ни сил, ни особого желания возражать. На областной партконференции мы избрали Геренста в областное бюро «Чести и совести» и в скорости как мой заместитель по идеологии он забрал всю партийную работу на себя. Идеология эта оказалась заразной штукой. Понял, когда время от времени разговаривал со старыми друзьями, членами партии. Новый миф о силе и величии, вместо школьного монголо-татарского ига, захватил воображение людей. Казалось бы, что монголы уже стали историческим старьём, почти сказкой, ан нет! Взрослые люди с высшим образованием как маленькие дети нырнули с головой в антиисторический бред и захлебнулись там восторгом от своего выдуманного величия.
Я еще не утомил вас, Михаил Иванович?
─ Нет. Я же сказал, что у меня предостаточно времени. Продолжайте.
─ Полтора года тому назад появился загадочный человек – Эрлик Иванович Ургалчинов. Геренст представил мне его как яркое воплощение живой идеологии Тенгри. В нём де смешаны русская и эвенкийская кровь, он шаман из клана росомахи и, в то же время, имеет высшее образование и является специалистом по лесному хозяйству. Гернст поставил его в «Дхарме» директором по коммерческим вопросам.
Ургалчинов произвел на меня гнетущее впечатление. Главное в нем не его злая улыбка, или недружелюбная молчаливость, и не его манера держаться надменно и смотреть на тебя как на муравья, нет! Главное – глаза. Миндалевидные, слегка удлиненные, черные как ночь. Когда встречаешься с ним взглядом, впечатление, что попал на рентген души. Он смотрит не на тебя, а в тебя. Мурашки по коже. Кажется, что если скажет в этот момент: «На колени!» – плюхнешься не задумываясь. Мне как-то пришло в голову, что такой взгляд был у Чингиз-хана – воля, знание, беспощадность.