Казалось, не взглянув на него, аптекарша отбросила листок обратно. Валентина Викторовна удивилась:
– Что такое?
– Сегодня эти не обслуживаем.
– А?
– Сегодня лекарства выдаются, – аптекарша заговорила с плохо скрываемым раздражением, – федеральным льготникам.
– А что это?
– Инвалиды. Рецепты зеленого цвета. У вас серый. Вы что, не знаете ничего?..
– И… Погодите! – Сзади Валентину Викторовну уже слегка подталкивали. – И когда мой?..
– Ну, приходите завтра. Не знаю. Это никому не известно.
Валентина Викторовна раскрыла рот, но слова не шли, захлестывало возмущение.
– Вы долго еще мяться будете? – особенно чувствительно толкнули ее в спину. – Тут тоже люди есть.
– Ну погодите! – Валентину Викторовну прорвало. – Я из деревни приехала, пятьдесят километров! И что, я каждый день неизвестно зачем должна!..
– И я тут тоже должна каждый день выслушивать! – так же возмущенно отозвалась аптекарша. – От меня, что ли, зависит?! Будут для вас лекарства – выдам, нет – нет.
Валентина Викторовна хотела идти жаловаться. Но куда? В отдел здравоохранения?.. И где гарантия, что чего-то добьешься?.. Она видела зимой по телевизору, что по всей стране с лекарствами неразбериха, митинги даже проходят из-за этого. Но тогда не придавала этому значения – считала себя здоровой.
Дома оставалось инсулина еще дня на два-три. Что ж, приедет завтра. Может быть, повезет.
Да, повезло. Получила три бутылька, шприцы. Радостно положила их в сумку. И тут же сама себя поддела: «Скоро и куску хлеба радоваться будешь».
Было время, Елтышев часто задумывался о смерти. Как так: ходит вот человек, видит, слышит, ощущает, думает, всё, кажется, может – и вдруг перестает быть. Бац – и темнота, абсолютная пустота. Нет у человека ничего больше, и человека как такового нет. Лишь кусок мяса с костями, который нужно поскорее закопать в землю.
И чем чаще Николай Михайлович слышал разговоры о чем-то потустороннем, о призраках, голосах, полтергейстах, светлых туннелях, по которым летят клинически умершие, тем острее ощущал полное ничто после смерти. А все эти разговоры – простой страх людей перед этим ничто.
Работа в милиции закалила, точнее, очерствила: мертвые не вызывали особой жалости и страха, а чаще всего, наоборот, раздражение. Мертвые требовали возни, внимания, за них нужно было отвечать, заботиться о них, писать о них длинные протоколы.
В последние годы Елтышев стал не любить живых. Многих из живущих рядом были лишними, некоторые становились его врагами или теми, кто мешал жить ему и его близким. Особенно явно это стало в деревне. Борьба за существование, месть за унижение: проглотить обман – это ведь тоже унижение.