– Поня-атно, – чуть не весело протянул Сергей; подлил в бокальчики.
Еще раз выпили… Теперь портвейн прошел намного легче, терпкая сладость показалась даже приятной.
– Ма-ам, – появилась Аля, – я кушать хочу!
Ирина ожила, встрепенулась:
– Супчик будешь?
– Нет. – Стянула с блюдца брусок сыра. – Сыр буду с колбаской.
– А колбаска кончилась. Давай супчику разогрею…
– Телевизор, значит… – заговорил Сергей с недоброй уже веселостью, и Ирина с дочкой примолкли. – Но телевизор – это ведь труп. Гальванические сокращения. И когда-нибудь он нас тоже сокращаться под себя заставит… Н-да… Фильмы, наверное, с удовольствием смотрите?
– Случается.
– А вы видели, как их снимают?
– Да нет, – пожал плечами Борис Антонович, все более раздражаясь, – зачем… Я – зритель.
– Отвратительное это зрелище, поверьте. Посмотрели бы – ужаснулись. Ложь. А спектакль… Спектакль – жизнь. Зритель садится в кресло, люстра гаснет, разъезжается занавес, и никаких тебе дублей. Осветитель дал не тот свет – равносильно инфаркту, актер слова забыл – всё, смерть…
– А курочки нету? – тихий, но ноющий голос Алины.
– Нет, вчера ведь доели вечером, – тоже почти шепот матери. – Давай я кашку гречневую сварю? Гречки осталось маленько…
– Не хочу-у!
– Извините, конечно, что я пришел и говорю вам все это, далекое от ваших, видимо, интересов, – повысил голос Сергей, перекрывая шушуканье бывшей жены и дочки. – Но я нахожусь в очень непростой ситуации. Из, как вы выразились, зрителя я превратился в того, кто дает зрителю зрелище… Конечно, я несколько лукавлю насчет телевизора: телевизор – это великая сила. Спектакль, правда, по телевизору выглядит очень убого, да и правильно: каждому виду искусства – свой способ выражения…
– А я колбаски хочу! – на какие-то тихие уговоры матери вдруг выкрикнула Алина.
– Солнце! – дернулся, вспыхнул Сергей. – Солнце, ты можешь помолчать хоть минуту?! – Казалось, он с трудом сдержался, чтоб не закричать.
Секунду-другую Борис Антонович искал, выбирал, как отреагировать. Потребовать, чтобы этот человек не повышал на ребенка голос? Или без всяких требований указать на дверь? Или дать ему денег и отправить за колбасой?.. Эти секунды размышлений пригасили порыв идти на конфликт, да и Алина вдруг согласилась есть гречку. И Ирина вскочила, тут же принялась готовить… Борису Антоновичу осталось лишь кашлянуть.
А Сергей дальше стал рассуждать-размышлять, неспешно, не очень складно, но играя голосом, как опытный профессор на лекции:
– Да, театр – в кризисе. Была вспышка лет двадцать назад, как, впрочем, во всем. После ужаса. Теперь же – опять болотце. И тут причины глубокие… Кроме хорошей пьесы, режиссера, который зажжет, актеру нужно еще нечто такое… нечто мощное, что заставит его на каждый спектакль выходить, как… как на эшафот всходить. – Сергей покривил губы в недоброй, нехорошей улыбке. – Извините, может быть, за банальность, только… это не банальность. Мы еще пожалеем, что превратили самые сильные образы и священные слова в банальность, штампами сделали.