— Вы даже не представляете, что я хочу сейчас с вами сделать, Джейн, — сказал он тихо, обводя линию ее скул. — Но это сильнее меня. Не могу… простите меня. Вы такая страстная и великолепная, а я слаб. Ощущение, что я на могиле друга соблазняю его супругу. Я так хочу вас, так ждал этой встречи… и не могу. Вы простите меня?
Графиня всхлипнула и прижалась к нему пышной грудью.
— Это вы меня простите. Я так порочна!
— Вы великолепны, — успокаивающе сказал Люк, поглаживая ее по спине.
— Я так любила мужа, — прорыдала она ему в плечо. — И теперь, когда вы сказали… ведь уже четыре года прошло, Лукас! Я думала, что смогу, с вами, но вы правы, нельзя!
— Не плачьте, Джейн, — говорил он, морщась — слезы мочили рубашку, — это я во всем виноват. Ну же, милая, посмотрите, перед вами мужчина, который, если бы не муки совести, с наслаждением бы стал вашим. К сожалению, не могу предложить вам руку и сердце из-за известных обязательств… и, как оказалось, просто быть с вами тоже не могу.
Женщина плакала долго, и он терпеливо успокаивал ее, утешая раненую гордость и пытаясь сгладить разочарование. Наконец Джейн Уэфри успокоилась. Отстранилась от него, улыбнулась с усилием.
— Я даже рада, что так случилось, — сказала она, аккуратно прикасаясь салфеткой к покрывшимся пятнами щекам и красному носу. — Мне стало гораздо легче, Лукас. Словно мы смогли отпустить его, не предав. Я думала, уже не смогу нормально жить.
— Конечно, сможете, — произнес он, застегивая промокшую рубашку, — вы еще так молоды. И достойного мужчину найдете.
— Но не вас, — сказала она с неожиданной проницательностью и трезвостью.
— Не меня, — усмехнулся он, — увы. Прощайте, Джейн. Спасибо вам.
Он поторопился уйти. Малышка Джейн провожала его на удивление задумчивым взглядом, словно что-то поняла о нем.
В дверь постучали — Люк отвлекся от записей, поднял глаза. В кабинет вошел величественный Доулсон, с некоторой даже лихостью державший на кончиках пальцев тяжелый поднос. Молча, почти не морщась от сигаретного дыма, выставил все на стол, налил кофе, поклонился и вышел. И Люк, сделав глоток обжигающего напитка, продолжил чтение.
Побывал он и на зимних скачках, хотя это ему не доставило удовольствия. И там разговорился с другом еще одного из погибших аристократов, которого затоптал лично им выученный и выращенный жеребец.
Пришлось сходить и в один из великосветских мужских клубов. Не «Поло» Билли Пса, конечно. Уровня, установленного наркоманом Доггерти, достичь пока не удалось никому. Но и тут все было на высоте: роскошная обстановка, карточные столы и бильярд, отзывчивые девушки, категорический запрет на присутствие прессы и на вынос происходящего здесь наружу. Только лиц в этом клубе не прятали и внешние приличия старались соблюдать. Там, под парами алкоголя и дорогих сигар, Люк убедительно проигрывался старому барону Томарду, у которого с деньгами было не очень — и чей внук тоже оказался в числе тринадцати погибших. Пил, наливал барону за свой счет, оглаживал юных прелестниц с умелыми ручками, прижавшихся к нему по бокам, шепотом подсказав одной из них подсесть к противнику — и разомлевший от неожиданной удачи старик после очередного куша поведал ту же историю. Одно к одному. Череда несчастных случаев и закономерный финал — у машины лопнуло колесо, и семнадцатый в списке наследования улетел в реку.