Всю ночь он изображал спящего, а как только объяснил себе природу чудес, уснул так крепко, что не разбудило вставшее утром солнце, и не услышал, как хлопнула дверь. Проснувшись от собственного храпа, Терехов первым делом обнаружил, что Палёны в кунге нет, впрочем, как и её верхней одежды. Яркий свет заливал всё жилище, и от этого в первый миг он испытал некий приступ безмятежности, хотелось поваляться и подождать, когда помощница сварит и принесёт обязательный утренний кофе. Скорее всего, с газовой плитой не справилась — не знала, что на баллоне нужно сначала открутить вентиль и потом зажигать конфорку. А может, не хотела будить, намолола кофе — мельница стояла на кухонной тумбочке — и пошла варить на костре.
Настоящий кофе должен вариться на живом огне.
Однако взгляд зацепился за сигареты и зажигалку, оставленные на краю постели: чтобы курящий кофеман пропустил торжественный утренний момент первого глотка и первой затяжки... Он поискал глазами сапоги и, вспомнив, что вчера выставил их наружу, встал босым и открыл дверь. Ни Палёны, ни костерка возле входа не было, заправленная турка стояла во вчерашнем кострище, политом ночным дождём. А под лестницей, в зеркальных осколках отражалось ярко-синее небо.
Терехов соскочил на землю, огляделся и оббежал кунг — от солнца кругом всё красочно, даже пожелтевшая трава и лишайники на камнях светятся. И только в районе скифского кургана, где выкопали шаманку, разглядел оранжевое пятнышко. Вроде, сидит на камне спиной к нему.
Только тогда и спохватился, что бегает босым и выпачкал так хорошо отмытые вчера ноги, да ещё чуть не наступил на битое стекло. Уже не спеша, он обулся в ледяные, ещё и подмокшие сапоги, навертев сухие портянки, прихватил сигареты и, когда снова вышел на улицу, помощница всё ещё неподвижно сидела возле могилы принцессы.
Ещё в июле на Укок однажды нагрянули кришнаиты в своих белых одеяниях, причём девчонок в самом соку оказалось раза в три больше, чем худосочных, вымороченных и бритых наголо парней. Приехали они на арендованном «Урале» и сразу же расползлись по всему плато, как привидения. Терехов уже насмотрелся на всяких «рерихнутых», но эти были особенные: не боялись ни ночи, ни воющих волков, ни пограничников. В основном сидели группами и поодиночке, медитировали или пели бесконечную мантру «харе-харе-харе...», а то впадали в состояние живого трупа.
Такую анабиозную девицу как-то раз Сева Кружилин нашёл среди развалов камней и не на шутку перепугался. Тогда он ещё был отъявленным женоненавистником, однако мимо неподвижного женского тела пройти не смог. Сначала окликал, затем трогал за плечо, спрашивал, не плохо ли ей, но девица не отзывалась и никак не реагировала. Он пощупал у неё температуру, оттянул веко, дабы посмотреть зрачок, даже сердце послушал — то ли жива, то ли нет! Сева и по щекам хлопал, и водой прыскал, однако в себя девица не приходила.