Бак оказался под завязку!
Он уже растопил печку, когда опять постучали, теперь уже в незапертую дверь. Сказочный Петрушка оказался назойливым, однако входить не смел и постучал во второй раз. Андрей открыл и увидел совсем другого человека, не ряженого, по виду не боярина, однако с ужимками скомороха.
— Здрав будь, добрый человек, — насмешливым баритончиком проговорил он и вроде как поклонился. — Незваных гостей в хату пускаешь?
— Иван-царевич уже был, — хмыкнул Терехов. — Ну а вы кто? Царь?
— А я Мешков, — просто сказал тот. — Герман Григорьевич. Не ожидали?
Если это был в самом деле воскресший из мёртвых шаман Мешков, то сейчас он вовсе не походил на переломанного в прах инвалида первой группы: Репей утверждал, что после катания на аркане и клинической смерти он заработал именно эту степень увечья и сейчас получал значительную пенсию.
Андрей и в самом деле готов был к встрече с кем угодно, только не с этим человеком — известным в Горном шаманом, о котором был наслышан в основном в связи с его многоженством.
В этом госте ничего шаманского не было, по крайней мере, никакой внешней атрибутики. Напротив, подчёркнуто цивильный, походно-туристический вид, даже из-под свитера торчит воротник белой рубашки. В представлении Андрея, шаман должен быть в оленьей малице с колокольчиками и тряпочками, с бубеном, обезьяньими ужимками и прыжками — в общем, такой, какие встречались на Ямале. Возрастом он был за полтинник, ростом невысокий, но плотный, длиннорукий — такой, будто его осадили, как осаживают наполненный мешок, и потому лоб сморщился, надбровные дуги наехали на глаза и спрятали их под бровями, а шея провалилась в широкую грудную клетку. Возможно, в этом и отразились следы его волочения на верёвке за конём. Несмотря на такую пришибленность, вид у него был вовсе не мелкий, тут ревнивый Репей явно переборщил, описывая соперника. Напротив, такой тип ширококостных мужиков-крепышей женщинам нравится.
— Гости сегодня косяком валят, — уклонился от прямого ответа Терехов. — Чем обязан?
У самого же промелькнула мысль: уж не Жора ли направил к нему Мешкова?
— Может быть, у костра посидим? — предложил шаман. — Погода сегодня замечательная... А у нас много общих знакомых.
Намёк был понятен, и неизвестно почему, но где-то щёлкнуло, словно включился предупреждающий маячок: не ходить на чужую территорию! Тем паче шаманскую, где есть нагловатые ряженые иваны-дурачки и ещё бог весть кто, например жёны, поскольку от костра доносятся женские голоса. И сам этот многожёнец упорно прячет глаза... Отделаться от разговора с ним вряд ли удастся, да и не нужно: к этому человеку уже отсыпался курган любопытства, ибо так или иначе, но он сыграл определённую роль в жизни чуть ли не всех людей, встретившихся на Укоке. Сам страж трёх госграниц если не трепещет перед ним, то опасается его необъяснимой власти над стихиями.