— Кричу, кричу тебя... Замёрзла! Разве можно морозить женщину, Терехов?
Сигаретный дымок разбудил старое и уже отболевшее пристрастие.
— Дай закурить, — попросил Андрей.
— Уже темнеет, — почему-то предупредила она. — В тепло хочется.
— Когда сейчас шла... ничего не заметила?
— Нет. А что?
Терехов курил так, словно не бросал никогда, и, к своему удивлению, ощутил, что головокружение постепенно прекратилось, хотя никотин должен бы его усилить.
— В глазах двоится, — попытался оправдаться он. — И шею замкнуло...
Мысли не закончил, но она понимающе покивала и своими тонкими ледяными пальчиками прощупала шейные позвонки.
— Надо атлант ставить на место, — заключила тоном хирурга.
— Кого? — спросил он.
— Не кого, а что. Атлант, верхний позвонок, к которому крепится череп.
— Он что — свихнулся?
— Свихнули ещё при родах, — и позвала тем манящим голосом, от коего шалеют мужики. — Пойдём, я сварю кофе. Ты плохо выглядишь.
— Будешь меня лечить?
Она как-то легкомысленно усмехнулась и сказала с намёком:
— Это смотря от чего... Атлант поставить не смогу. Это может единственный человек на свете — третья жена Мешкова.
Не вставая, Терехов подгрёб её рукой, прижался к бедру и ощутил под одеждой твёрдое тренированное тело.
— У кого-то три жены, — завистливо проворчал он, — а у меня ни одной.
Вместо ответа она запустила пальцы в его волосы, потрепала бороду, но коротко и почти без чувств и страсти. Рука была ледяная, однако всё равно было приятно ощущать реальность и испытывать некое состояние предвкушения, вместо того чтобы взирать на плавающие миражи. И он держался за Палёну, как утопающий за соломину, но с великой опаской, ибо опять подступала тошнота. Не хватало ещё рыгнуть в её присутствии, скажет ещё, что его от неё тошнит...
— У тебя тоже была прошлая жизнь, — заключила она.
— Была, — признался он, отстраняясь от Палёны.
— И имя было — Шаляпин?
— Погоняло...
Странное дело: отстранившись, он сразу же ощутил успокоение в организме, словно и не было тошноты.
— Прозвища тоже даются не случайно. В прошлой жизни ты был великим певцом.
— В прошлой я был офицером. Три месяца...
Она не вняла его закоренелой тоске.
— Спой мне что-нибудь. Луноход говорил, что у тебя оперный голос.
— Я в этой жизни не пою.
— Сделай исключение, для меня...
— Даже для тебя не могу.
У Терехова в сознании все-таки торчал гвоздь противления. Словно кто-то подсказывал: нельзя поддаваться искушению, покупаться на примитивную замануху, однако воля ослабла и трепетала, как оторванный пустой карман. Ещё бы немного, пожалуй бы, и запел, но в этот момент пришла, а точнее вернулась мысль, которая вертелась целый день, и опять касалась она вопроса небывалой щедрости Репьёва. Сначала кунг с солдатами, потом чуть ли не самое драгоценное — женщину в помощницы. Только чтобы скорее убрался с плато и не мешал! Возможно, это у однокашника последний и самый неубиваемый козырь: изголодавшийся мужик непременно увлечётся модельной девицей! По гусарским нравам, грех такую отпускать, тем паче, что созданы все условия для романтических приключений.