— Нет, — отозвался он, неготовый выслушивать исповеди, ибо физически ощущал болезненный разрыв разума и чувств.
— Короче, в прошлом году Дормана арестовали и посадили, — продолжала она, разглядывая потолок. — Школу признали организованной преступной группой мошенников. Олигархи даже не подозревали, куда уходят их капиталы. И ещё тоталитарной сектой. А мы разбежались. На Алтае я попала к учителю Мешкову. Сначала он провёл обряд имянаречения, назвал Малутой. Чтобы избавиться от прошлой жизни. Ты слышал: в Горном есть такой славянский шаман?
— Не слышал, — отозвался Терехов, хотя фамилия показалась знакомой, была на слуху.
— Его тут все знают: проводит семинары, лечебные практики, книжки пишет... На самом деле — фольклор, танцы, игры. Мешанина из хороводов с тантрой и пением мантр. А в итоге то же самое, что у Дормана, только с этническим уклоном и маниакальным стремлением к многоженству. Дорману мы просто принадлежали, как вещи, как рабыни, пока он не находил клиента. Мешков благороднее, он в жёны берёт. У него их сейчас три, и все шаманки. Старшая — хозяйка гарема, она и жён подбирает шаману. Средняя — самая сильная — Лагута. Настоящая шаманка и ведьма, а на вид — просто ангел! Недавно третья появилась, костоправша. Остальных держит в любовницах. А когда-то третьей хотел меня взять!
— Что же не пошла? — равнодушно спросил Терехов. — Третья — не десятая...
И нарвался на жёсткий и колючий ответ:
— И десятой бы пошла в его гарем! Чтоб не быть одинокой! Ты знаешь, что такое одиночество в тридцать лет?
— В тридцать — не знаю, — отозвался Андрей. — В сорок — суровое.
Палёна его услышала, усмирила бунтующий голос.
— Мешков умеет делать жизнь окружающих женщин наполненной. Мотивациями и смыслом. Да, всё примитивно, на низменных чувствах, на сексе, на вожделении... Но в этом что-то есть! Особенно в тридцать, когда бунтует разбуженная женская природа.
— Такой мужчина, — ухмыльнулся Андрей, — а ты променяла его на вечного капитана с заставы?
— И не жалею! Это мой принц!
— Похожий на сутенёра...
Палёна не захотела слушать оскорбления в его адрес.
— Ночью Мешков повёз меня на Укок, — продолжала она с романтической откровенностью, — чтоб искупать в священной реке и приобщить к таинству шаманского духа. Обряд такой придумал. То есть я бы тоже стала шаманкой! И тут случилось чудо: я встретила Георгия! Представляешь: ночь, красное полнолуние, волки воют, а меня что-то потянуло, потянуло в каменную пустыню. Отошла на сто метров в сторону и заблудилась. Я и так тогда плохо ориентировалась в горах... Часа полтора шла куда-то, страшно, жутко, а сама шепчу: появись, отзовись, мой принц! Не поверишь — дозвалась! Вдруг смотрю — от красной луны скачет всадник, воин! Я вцепилась в стремя: возьми, не отдавай Мешкову! Меня же учили покорности воле мужчины. Пока ты в ложе и взираешь на турнир в честь тебя, ты — принцесса, а потом должна держаться за стремя своего рыцаря-победите-ля. Так вот: он скачет, а я держусь! Не вытерпел, взял в седло. Сначала на заставе жила, потом в Кош-Агаче устроил. А сейчас отдал тебе. Знает, что люблю его, и отдал.