Данилка, покачиваясь на первом сидении, весь был во власти грез и фантазий. В эту сторону он еще не ездил. Ее называли заполярной Швейцарией. Здесь рукой подать до Норвегии и Финляндии.
Зима сковала болота, выровняла неровности тундры. Лес превратился в сказку. Иней искрился под лунным светом и, казалось, что он, Данилка, и его спутники одни-одинешеньки на земле. Вот выйдет сейчас из-за валежины нечто огромное и лохматое и проревет: «Кто нарушил покой в моем царстве!»
Путников благословил кто-то сверху. Окропил острым звенящим инеем. Природа за какие-то несколько десятков километров резко изменилась. Слева и справа тянулся рослый здоровый лес, так разительно отличающийся от никельских окраин. Он неожиданно прерывался пустошами, которые летом разольются озерами небесной синевы.
Солнце вставало из-за зубчатой лесистой щетины, опускало первые лучи в свинцовую гладь озера. Между озерами и петлями извилистой бурливой речки Колосйоки стояла плотная темно-зеленая щетка густого хвойного леса. Лес стоял здесь нетронутый, с гладкими голыми стволами. Своими суковатыми руками, поднятыми высоко вверх, они обнимали облака. На пилигримов сверху смотрели чьи-то глубокие синие глаза, прикрытые белой повязкой облаков. Они пристально вглядывались вниз в просветы крон. Братия физически чувствовала на себе этот небесный взгляд и спешила осенить себя крестным знаменем. Не хотелось думать, что скоро приедут. Появятся скучные пятиэтажки поселка, и закончится сказка. Будет новоявленный храм из очередного переделанного здания. Проведут службу, окропляя привычную паству: старушечек, немногочисленных мужчин с опущенными, словно от тяжелой ноши, плечами.
Его стало занимать: почему люди идут в церковь, когда им плохо. Он насмотрелся еще на улице Зеленой, когда шли службы, церковь была переполнена старыми людьми, женщинами в старушечьих платках, небритыми мужчинами в заношенных одеждах. Они молились, но внутренне не становились чище, свободнее. Попробуй их задень! Сразу нарвешься на злой тычок. «Где же у них благость и любовь к ближнему», – как любит говорить монастырский духовник. Словно вторя его мыслям, двое, монах и послушник, тихо беседовали на заднем сидении. Данилка уловил, что они говорили о подвижничестве. От их разговора повеяло историей. Данилка обратился в слух. Говорил послушник, тот самый, который спорил с Андреем. Данилка побаивался его. Очень уж он был категоричен. Но старец к нему относился уважительно: говорил, что в нем есть стержень
Пожилой монах согласно кивал головой. Он прибыл совсем недавно в монастырь откуда-то с Беломорья, и Данилка плохо знал его. Он уловил продолжение разговора.