Харьюла успел увернуться. Отбежав несколько шагов, он оглянулся. Хёкка-Хуотари приближался к нему с занесенной косой. Тут подоспели мужики и схватили его. Убедившись, что ему не вырваться из их крепких рук, Хёкка-Хуотари сразу стих, словно обмяк. Коса выпала из его рук.
— Били его. Вон следы, — сказал Ховатта, сняв с отца в избе смирительную рубаху.
В то утро, когда «освободительная армия» отступала через Пирттиярви, Хёкка-Хуотари еще до прихода белых ушел в лес за лошадью — подходила осенняя страда. В лесу ему встретились белые, и Ханнес шепнул своим товарищам, что это — отец «карельского царя». Отступавшие знали, конечно, кто подготовил им в Пирттиярви такую встречу, и, не имея возможности отомстить самому Ховатте, они схватили его отца и увели с собой.
— Надо отправить в Петрозаводск, — предложил Харьюла.
— Куда? — испуганно спросила Паро, вытирая слезы уголком платка. Она не знала, где такой город.
— Ближе нет психиатрической больницы, — пояснил Харьюла.
Ховатта сходил в лес за лошадью. На следующее утро он запряг лошадь и хотел везти отца в Вуоккиниеми, чтобы оттуда отправить дальше. Но отец отказался садиться в телегу, как Ховатта его ни уговаривал. Пришлось сбегать за Поавилой, которому Хёкка-Хуотари позволил связать руки. Так, со связанными руками, и повез Ховатта отца. Вместе с ними поехали Хилья и еще один красноармеец-санитар.
Паро стояла во дворе, обливаясь слезами, и долго смотрела на дорогу, хотя телега уже давно скрылась за пригорком. Она укоряла себя, что слишком часто была несправедлива к мужу, обижала его, была неласкова.
— Что мы плохого сделали? За что господь нас так наказывает?
— Говорят, буйные поправляются быстрее, — утешала ее Доариэ.
После того, как противник был изгнан и из Пистоярви, шестой финский полк получил приказ вернуться в Кемь. Прошел слух, что им предстоит отправиться на польский фронт. Харьюла и его ребята попрощались с пирттиярвцами и тоже выступили в путь.
Провожали их всей деревней.
— Славные ребята, — сказал Теппана, махая рукой уходившим красноармейцам.
В Вуоккиниеми опять начал действовать волостной Совет, и от него вскоре прислали весть, что в Петрозаводске открываются учительские курсы на финском языке и туда нужно направить кого-нибудь из парней или девушек, желающих учиться.
— Надо послать Хуоти, — предложил Теппана на заседании Совета — в Пирттиярви тоже был выбран свой Совет.
Пулька-Поавила был не против. Наоборот, он давно лелеял надежду, что сын его научится жить умнее, чем он.
Дома он сказал жене:
— Пусть едет парень. Уж как-нибудь мы с Микки управимся с осенними работами.