— Билет продали второго класса, а едем третьим, — ворчал кто-то.
— Не огорчайтесь, — успокаивал ворчавшего его сосед по полке. — Скоро у нас останется всего один класс, так что никто не будет жаловаться.
Когда стемнело, кто-то обнаружил, что в вагоне полно клопов, и зачертыхался.
— Кусают, дьяволы!
Сидевший рядом с Поавилой пассажир тут же пустился рассуждать о том, что бы получилось, если бы собрать всех клопов всего мира и сунуть в постели буржуям. Когда он стал описывать, как будут ворочаться буржуи на своих пуховых перинах, почесывая то шею, то ноги, никто не мог удержаться от смеха.
Утром поезд прибыл в Петрозаводск.
Выйдя на перрон, Поавила удивился, как далеко он оказался от своей деревни, за сотни верст, а ушло на дорогу меньше недели. «Да, поезд есть поезд, — рассуждал Поавила. — На нем быстрее доедешь, чем на лошади».
За вокзалом он увидел извозчиков, дожидающихся пассажиров. «Господ ждут», — подумал Поавила и, поправив кошель за спиной, пошагал к городу.
«Где найти этого самого Главного?» — думал он.
Пулька-Поавила решил поговорить с самим главой правительства Карельской Коммуны.
Гюллинг подписывал какое-то постановление Исполнительного комитета Карельской Трудовой Коммуны, когда в кабинет вошел секретарь и доложил, что какой-то человек из Ухты просит принять его. Говорит, что прямо с поезда.
В Петрозаводске шел 2-й Всекарельский съезд Советов. Почему-то из Ухты на съезд никто не приехал.
«Наконец-то, приехал», — подумал Гюллинг.
— Пусть войдет, — сказал он обрадованно и отложил в сторону бумаги, которые подписывал.
Увидев в дверях бородатого мужика с берестяным кошелем в руке, Гюллинг улыбнулся.
— Вы чуть-чуть не опоздали, — сказал он, поздоровавшись с гостем за руку.
— Опоздал? — недоуменно повторил Пулька-Поавила и поставил свой кошель у стены возле дверей.
Гюллинг достал из кармана замшевый кисет.
— Курите?
— Махорка! — удивился Пулька-Поавила и тоже стал сворачивать цигарку. «Мужик-то, наверно, простой. Сам махру курит», — подумал он о Гюллинге.
— Заседание уже началось, — вдруг вспомнил Гюллинг, взглянув на карманные часы. — Пойдемте, потом поговорим. Наверное, и вы… Да, как ваша фамилия?
— Реттиев.
— Наверное, и вы, товарищ Реттиев, выступите?
— Выступать? Да я не мастак говорить, — растерялся Поавила. — Единственное, что я умею, это работать. А теперь и работать не дают спокойно.
— Нога побаливает, — сказал Гюллинг, с трудом поднимаясь из-за стола. — Видно, погода переменится. Кошель вы можете пока оставить у секретаря.
В приемной Гюллинг сказал секретарю:
— Приготовьте, пожалуйста, товарищу Реттиеву гостевой мандат и талоны на питание.