До реки Колханки из Пирттиярви путь неблизкий и нелегкий. Особенно трудно было добираться туда на лошади, потому что половину тридцативерстного пути надо было ехать по бездорожным лесам. Впрочем, путников из Пирттиярви тревожил не столько лес, сколько небольшая деревенька Салми, через которую приходилось проезжать. Про эту деревеньку, вернее про кладбище, через которое шла дорога, ходила недобрая слава. Говорили, что если путник едет в сумерках через это кладбище, то он должен крепко держать вожжи, иначе лошадь встанет на дыбы, заржет, начнет брыкаться, порвет хомут и — хлещи не хлещи — больше ни шагу не сделает. Никто, правда, точно не мог сказать, когда и чья лошадь так заупрямилась, но в нечистую силу, пошаливавшую возле кладбища, все-таки верили и, отправляясь в путь, обычно приговаривали: «Можно бы и в Салми побывать, да вот как бы кладбище миновать». Этот страх был настолько велик, что даже Пульке-Поавиле, не верившему в привидения, померещилось что-то, когда стали подъезжать к этому кладбищу. Он невольно крикнул на своего мерина: «Чего косишься?», хотя лошадь шла неторопливо и спокойно, опустив голову. Хёкка-Хуотари ехал следом. Услышав голос Поавилы, он крикнул:
— Переверни хомут.
Поавила сделал вид, что не расслышал его слов, взял плеть и хлестнул мерина. Мерин как ни в чем не бывало продолжал неторопливо переставлять ноги.
— Да ты что это? — рассердился Поавила. Дернув за вожжи, он стегнул свою клячу плетью по ногам.
Мерин лягнул передок саней и неохотно затрусил рысцой.
Проехав кладбище, Поавила оглянулся. Хёкка-Хуотари старался не отставать. За ним вплотную ехал Крикку-Карппа, за Карппой — Теппана, сын старого Петри, а за Теппаной… Казалось, все мужское население покинуло деревню, стараясь убежать от голода. Сани у всех были довольно тяжелые. Каждый захватил с собой сена на пару недель, мешок сечки, пилу, топор, лыжи. Все надо было везти из дому. Хлеб тоже, хотя бы на первое время, но мало у кого он был. Не было его и в дорожной корзинке Пульки-Поавилы. Он не взял с собой даже горьких на вкус мякинистых лепешек, испеченных из ячменя этого года, надеясь, что уж на хлеб-то он в лесу заработает. Велел жене собрать в дорогу лишь копченое мясо Юоникки и соленой рыбы. Корзина с провизией стояла в передке саней, запорошенная падавшим с ветвей снегом. Снега в лесу было уже по колено, но земля под ним еще не промерзла, и в низинах лошади увязали. Поавила спрыгнул с саней и отдал поводья Хуоти.