— А-вой-вой, — причитала Доариэ, прильнув к окошку, выходившему на озеро. — Отец небесный, подсоби веслу, помоги гребцу.
На открытом озере беспомощно, как щепка, качалась лодка, то взлетая на пенистом гребне высокой волны, то надолго исчезая из виду. Тяжелые черные тучи плыли низко над водой. Иссиня-черный простор озера был сплошь покрыт пеной. Утром, когда Поавила и Хуоти поехали за озерной глиной для потрескавшегося пода печи, по озеру ходили лишь легкие волны, теперь же оно шумело и кипело, словно озябший водяной вдруг разбушевался и взбаламутил его до самого дна.
Торопливо одевшись, Доариэ побежала на лодочный берег. «Все это его гордыня…» — бранила она мужа.
Когда Доариэ спустилась к причалам, лодки нигде не было видно. Минуту-другую она всматривалась в озеро, ожидая, что лодка вот-вот появится. Но лодка не появлялась… В страхе Доариэ бросилась бежать к Весанниеми, ветки ив хлестали по лицу, в ушах гудел прибой, ветер рвал с головы цветастый платок. Выбежав на мыс, она облегченно вздохнула: Поавила и Хуоти пристали на другой стороне мыса и тянули лодку на берег на пустовавшем уже давно учителевом причале.
— Лужица так себе, а как разойдется, так и портки промочит, — говорил Поавила сыну.
Запыхавшаяся Доариэ подбежала к ним, без конца повторяя:
— Слава тебе, господи… Слава тебе, господи…
— Ишь, как на водоразделе плещет… — продолжал Поавила, мрачно глядя на волны, которые только что едва не поглотили их.
Хуоти, насквозь промокший и посиневший от холода, тоже смотрел на разбушевавшееся озеро. Ему представлялось, что водораздел находится где-то высоко над остальной землей. А ведь озеро на самом гребне водораздела. Поэтому здесь и ветер всегда такой сильный, и если бы не было впереди леса, то, наверно, отсюда было бы видно очень далеко, весь мир был бы как на ладони.
Ветер не затих и к ночи.
Прогнившие углы и крыша старой избушки Пульки-Поавилы зловеще потрескивали. Доариэ проснулась от этого треска и стала слушать, как шумят на кладбище старые ели, как ветер завывает все сильнее и все грознее. Днем этот шум и вой не казался таким страшным, как в ночную пору, когда все живое спало или тревожно прислушивалось к ветру, который, казалось, единственный властвовал в мире. На душе Доариэ было тревожно.
— Ты спишь? — шепотом спросила она мужа.
Поавила всхрапнул и что-то пробормотал сквозь сон.
Ветер на мгновение затих, потом опять налетел и еще яростнее стал рвать крышу. Вдруг что-то загремело, затрещало, словно потолок обвалился. Доариэ в страхе прижалась к мужу.