Жена Хилиппы вчера говорила ей, что теперь настали времена, когда бес вселяется в людей и брат идет на брата и кровь людская польется рекой.
— Придет ли когда-нибудь конец страданиям человеческим? — вздохнула Доариэ.
Поавила не верил в эту бабью болтовню, но спорить с женой не стал. Зачем обижать ее, да еще ночью? Ей и так нелегко. Он лишь мягко заметил:
— Не надо вечно стонать. Ну какой толк от жалоб? В надежде-то легче жить.
Доариэ давно утратила веру в лучшее будущее. Сколько раз в жизни надежды на то, что будет легче, оказывались напрасными…
Поавила привлек жену к себе и крепко обнял, чего уже давно не бывало. У Доариэ даже слезы выступили на глазах — так ей было хорошо, грустно и хорошо…
Все утро Поавила продолжал обдумывать мысль, пришедшую в голову ночью. Он словно только теперь заметил, что изба прямо-таки разваливается: пол с одного конца осел, печь вот-вот провалится в подполье, дверь так перекосилась, что с трудом закрывается. Да и неудивительно, ведь лет избушке уже немало: покойный отец еще был холостяком, когда срубил ее. В те времена в Пирттиярви и пилы еще не знали, все в избе одним топором вырублено — от стен до оконных рам. А теперь, слава богу, всякий инструмент имеется: и пилы, и рубанки… Так что смело можно браться за дело, строить есть чем.
Строительство нового дома считалось делом чуть ли не священным. С самого начала все надо было делать обдуманно. Большое значение имел правильный выбор места для новой избы. Не полагаясь в этом трудном деле на собственные познания, Поавила решил посоветоваться со Срамппой-Самппой, самым старым жителем деревни. Он уже собрался было пойти к нему, как отворилась дверь и в избу вошла дочь Самппы Анни в накинутой на плечи широкой шали с кистями.
Доариэ еще сидела за столом и пила чай.
— Милости просим, садись чай пить, — встретила она гостью.
— Спасибо. Пила уже, — отказалась Анни. Она говорила всегда несколько торжественно, отчетливо выговаривая каждое слово. — Вот зашла передать привет Поавиле. От учителя пришло письмо. Хёкка-Хуотари вечером принес с погоста.
Анни, как и все жители деревни, называла своего мужа учителем. Впрочем она, хоть и была замужем за учителем, ничем не отличалась от деревенских женщин, была такой же работящей и скромной.
— Какой-то Михаил Андреевич… начальник учителя… тебе поклон просил передать, — сказала Анни Поавиле.
— Михаил Андреевич?!
— Да, учитель пишет, что ты знаешь его.
— Если он тот самый, то знаю, — обрадовался Поавила и взял со стола жестяную кружку, из которой только что пил чай. — Вот из нее Михаил Андреевич пил. Это его кружка. Мы вместе в тюрьме сидели. В Кеми. Вот это человек… Как же они с учителем вместе оказались?