Порубан вдруг видит, как прямо по столу, осторожно огибая расставленные рюмки, тарелки и пепельницы, продираясь сквозь редкий туман, к нему приближается с застывшим лицом другой Михал Порубан и смотрит ему прямо в глаза. Он садится тут же на столе, скрестив ноги по-турецки.
— Я пришел поговорить с тобой, — говорит этот другой Порубан. Главный редактор смотрит, как в зеркало, на знакомые черты, которые вот уже несколько десятков лет носит с собой как невыплаченный долг, видит усталость в запавших глазах, покорность, осевшую в глубоких морщинах, энергично очерченный подбородок и широкий лоб под редкими седыми волосами.
— Что тебе надо? — спрашивает он не слишком вежливым тоном, в котором чувствуется раздражение и нетерпение.
— Пришел поговорить с тобой, — повторяет другой Порубан, — ведь нам есть что сказать друг другу…
— Так это ты говорил со мной сегодня… Это ты, мое сомнение, моя другая правда, перевернувшая все вверх ногами и опрокинувшая все мои убеждения…
— Да нет, — возражает другой Порубан, — я — это ты, мы — это и сомнения и убеждения, две стороны одной медали, один без другого мы — ничто…
— Чего, собственно, ты хочешь? Ты пришел ко мне свести счеты, ты хочешь, чтобы я вывернул свое нутро, как брючный карман, или ты хочешь, подвести баланс моей, твоей, нашей жизни? Но ведь такой итог подводят в конце, в самом конце, за которым уже ничего нет, а я еще, черт возьми, никуда не собираюсь…
— Ну, если так, — отвечает на это Порубан-второй, — раз ты действительно так веришь своему телу, своим жилам, клеткам, костям и мускулам, давай не будем надрываться с подведением жизненных итогов… Да и все равно мы не сможем судить себя достаточно сурово, и все это сведется к жалостливой сентиментальности… Да и мне кажется, у тебя сегодня нет для этого настроения…
— Ну, так чего ты хочешь? — спрашивает он еще раз у своего призрака, сидящего перед ним на столе, как турецкий паша, с неподвижным, суровым лицом. — Зачем пришел? Меня судят другие, зачем же и ты хочешь судить меня?
Порубан-второй даже не шелохнулся, он сидел в противоестественной застывшей позе, словно она доставляла ему какое-то удовольствие.
— Не хочешь подводить итоги, ладно, не будем, и без того в жизни было слишком много итогов. Давай поговорим хотя бы об одной-единственной неделе, которая была такой же, как и вся твоя жизнь, — разбитой, пестрой и не завершенной…
— Ты что имеешь в виду?
— Вся твоя жизнь подобна этой неделе: ничто не завершено, ничто не решено, ничто не продвинулось дальше. Ты только перебери все события одно за другим, как это было в понедельник утром. Ты размышлял тогда о редакции и думал о том, что надо бы сделать. А сделать надо было действительно много. Ну и посмотри, что из всего этого ты сделал? О чем ты можешь сказать, что с этим наконец справился? Ни о чем. Все осталось открытым, как и в начале недели. Ты не думаешь, что и вся твоя жизнь была такой же, без крепких вех, без четких границ, сплошная безбрежность и потому неопределенность?..