В изгибе реки, где образовались неглубокие заливы и старицы, под раскидистыми деревьями сидели двое мужчин с удочками в руках, а рядом — на палке, воткнутой в землю, висела рыбацкая сеть. Ни одному из них не хотелось разговаривать. Матуш Прокоп медленно освобождался от дремоты, и постепенно его душу стал наполнять восторг от восходящего солнца, от рождения нового дня, от резких запахов реки. Он ужаснулся: как давно он забыл о солнечных восходах в краю своего детства, на равнинах южной Словакии, откуда был родом. Он позабыл, как выглядит этот огромный оранжевый шар, выныривающий из-за железнодорожной насыпи, как золотит он колодезные журавли, стебли пшеницы, кукурузы и табака, стога сена и пыльные дороги, ведущие из деревни в поля. Он уже не жалел, что дал себя уговорить на эту рыбалку, и, хотя веки его смыкались и он дрожал от холода, великолепное зрелище природы вызывало в нем вдохновенную радость.
Микулаш Гронец привык к восходам солнца на Дунае, он внимательно следил за поплавками, за движением воды и одновременно возился с одной из удочек, укрепляя наживку на крючке и проверяя прочность лески, намотанной на катушку. Он сидел на низком рыболовном стульчике, закутавшись в старое клетчатое одеяло, подогнув под себя ноги и посасывая короткую толстую трубку.
Из-за поворота вынырнул грузовой пароход, тащивший на буксире две барки, он медленно двигался против течения. Вспененная лента воды разлилась до самых берегов и раскачала поплавки. На палубе парохода никого не было, казалось, что он пуст и движется вперед лишь благодаря каким-то таинственным законам этого раннего утра. Оба рыбака смотрели ему вслед со странной тоской в сердце.
— Не клюет, — проворчал Гронец, и его слова прозвучали неожиданно громко, нарушая тишину природы.
— Да тут, вообще, водится ли рыба? — насмешливо спросил Прокоп.
— Да, водится! — Гронец, нахмурившись, смотрел на реку и не двигался, лицо его приняло угрюмое выражение, когда он со свистом раскуривал трубку.
Один из поплавков вдруг закачался, и оба насторожились, однако сине-красный пробковый поплавок замер и больше не двигался, может быть, его просто покачнула волна или плавающая щепка.
— Рыбы мало, — заговорил Гронец и вынужден был откашляться, чтобы прочистить голос. — В Дунай вытекает городская канализация, отходы «Словнафта» и «Димитровки». — Он замолчал, словно не зная, что говорить дальше, а может быть, потому, что его слова не сказали Прокопу ничего нового. Склонившись на стульчике, он уперся локтями в колени и засмотрелся на воду. — Загрязненные воды Дуная проникают в подземные источники и заражают питьевую воду. Ты можешь себе представить, — продолжал он монотонно, — что значит отравить питьевую воду?!. На новые источники нам потребовалось бы десять миллиардов! — Он глубоко вздохнул, словно готовясь произнести длинную и обстоятельную речь, но лишь выпустил из ноздрей весь втянутый в себя воздух.