Четырнадцать часов после ритуала
Григория больше часа сидела в приемной участка и терпеливо ждала, пока Вайтран договорится об освобождении младшего брата. То, что она, будучи дочерью графа, весьма уважаемого на территории Союза Западных Королевств человека, да и за его пределами тоже известного, смогла бы ускорить решение дела в положительную сторону, не подлежало сомнению. Но упертости Рене хватило бы на стадо баранов, и никакие доводы не смогли изменить его решение. А самое гадкое, что его причины были просто до смешного дурацкие. Во-первых, он считал, что она и так сделала слишком много для его семьи, поэтому права принимать ее помощь снова, у него уже нет. А во-вторых, и это точно было дурацким предлогом, сказал, что разговор со стражами не для нежных девичьих ушей. Да у них на практических занятиях магией такое можно было услышать! А уж на боевых спаррингах или отработках групповых боев то и дело проскальзывали выражения от проигрывающей стороны, что даже грузчики в порту бы восхитились. Так что уши Григории были более чем подготовлены, только все равно приходилось сидеть и ждать. А время шло. Гри взглянула на наручные часы, до полуночи осталось меньше часа. Это значит, меньше часа до дня, который станет для нее последним.
Но шанс есть, твердила себе девушка. Выхода не может ни быть. Но сначала нужно все сделать для родных Рене. Или это теперь уже и ее родные? Григория не знала, как правильно, усталость накатывала, вместе с ней начинало клонить в сон, мысли путались. Если они завтра умрут, то должны успеть максимально много до этого момента. Девушка встала и начала расхаживать взад-вперед, чтобы немного сбросить сонливость, но в небольшом душном холле десять шагов в длину и три в ширину, это было непросто.
И тут дверь отворилась! А из нее вышел Вайтран, держа за шкирку, как нашкодившего котенка, мальчишку, и безо всяких церемоний рывком направил его к ближайшему стулу.
— Сиди и жди здесь, — рыкнул старший брат. — И чтобы без глупостей! — и снова скрылся в кабинете.
Гри рассматривала мальчишку, грязного, оборванного, побитого: губа разбита, на щеке кровоподтек, а покрасневший нос и общий вид говорил, что совсем недавно он плакал или пытался подавить в себе ненужные слезы, от чего раскраснелся еще сильнее.
Не проникнуться к ребенку жалостью, даже зная, что он пытался преступить закон, было невозможно. Но по тому, как мальчик держался, становилось понятно — жалость не примет. Весь в брата!